Николай Дементьев - История моей любви

Вдруг услышала, как Дарья Тихоновна прошла тихонько по коридору на кухню, стала возиться там, готовя завтрак, стараясь не греметь посудой… Вот и милой этой старухе многое кажется странным у Тарасовых, но прожила ведь она с ними всю свою жизнь; и не ушла бы, не появись у нее эта комната; да и сейчас еще, возможно, объединится с ними опять, если Тарасовы посчитают нужным это. По-моему, значит, Дарья Тихоновна — дура? Нет, скорей наоборот, и мне самой у нее еще поучиться надо: ведь жизнь-то — не сабельная атака. И как это она сказала мне?.. Да: «Все на белом свете добротой добыто, все ею, милушкой, выстроено!.. Злом да войной душевность в человеке не вырастишь».

Игорешка все сопел сладко, распуская губы, от уютности потерся щекой о ладонь, а я все-таки удержалась и на этот раз, не погладила пальцем его шелковистые брови…

Ну, а если поведение Дарьи Тихоновны не доброта, а тарасовское «жизнь — как погода», и существование ее около Тарасовых — только выбор одежды по погоде?.. И даже усмехнулась: нет, доброту Дарьи Тихоновны ни с чем не перепутаешь, здесь и ухитряться не надо! И не потому ли вообще многое, случается, видит человек неправильно, искаженно, что не подходит к нему с доверчивой и открытой душой, а наперед ухитряется да приглядывается с подозрительностью, как бы чего не вышло? И тихонько, счастливо засмеялась: да ведь Игорь просто не вырос бы таким, если бы его воспитывала одна Маргарита Сергеевна, если бы не на руках Дарьи Тихоновны он рос! То есть кроме всего тарасовского есть в моем Игоре еще что-то главное, что и делает его именно Игорешкой для меня, близким и родным! И это главное вложено в него в первую очередь добротой Дарьи Тихоновны, а не трусливой настороженностью его родителей; и за одну его писаную красоту не полюбила бы я его, вот чем, получается, обязана я этой милой старухе…

И неожиданно для себя снова и привычно уже вспомнилось мне далекое детское воскресное утро у нас дома; и, мы трое — за столом; и спокойно улыбающийся отец, надежный во всем и сильный; и оживленно-хлопотливая мама, красивая и чему-то смеющаяся; и я сама… Да ведь если бы у отца не было этой же умной доброты, что и у Дарьи Тихоновны, а у мамы — ее привычки к труду, постоянному, старательному, была ли бы вообще у нас такая хорошая семья, а у меня, у ребенка, такое счастливо-беззаботное детство.

А если так, Анна Григорьевна? Вы сообщили наконец-то о будущем ребенке своему будущему мужу; а он испугался этого, со страху даже остался в машине, не поехал за вами, когда вы побежали от него на завод. И помчался для совета к своим драгоценным родителям; а затем все они, уже втроем, примчались к заводу, чтобы тотчас увидеться с вами. Зачем?.. Чтобы, во-первых, перепроверить правильность сообщения своего сына, а во-вторых?.. А во-вторых, чтобы поздравить вас, что они и сделали: «Игорь сообщил нам, Анна. И мы рады поздравить вас!.. А вы уверены, что они поздравили бы вас, если бы не испугались вашей бригады, не увидели ее, не услышали бы слов Степана Терентьевича: «Очень мы рады за нашу Анку!..» Понятно-доходчиво это у Белова получилось, и смотрел он прямо в глаза всем Тарасовым поочередно; и остальные трое наших молчали так, что ничего уж добавлять к этому не требовалось!.. Вот почему, может, Анна Григорьевна, вы с девичьей ранимостью и обиделись смертельно, что почудилось вам: вынужденно признали Тарасовы своего будущего внука?

Полежала еще, поглядывая на спавшего Игорешку, и вдруг вспомнила, как всегда был сдержан отец; да и тот же Белов, и остальные члены нашей бригады… Что они, к примеру, на шею мне кинулись, когда я сообщила им, что у меня будет ребенок?.. Нет, Степан Терентьевич только и сказал всего-навсего: «Поздравляем вас с Игорем!..» И Шамогонов с Патроновым произнесли всего по одному слову, а Леша и вообще промолчал, — что же вы им-то истерику не закатили, дражайшая? А если бы мой Игорешка вообще оказался чужестранцем и привез бы меня к себе домой на другой континент пусть и нашей планеты, и языка бы я не знала и обычаев, — тоже смертельно обижалась бы по малейшему поводу?

И все-таки не удержалась, погладила брови Игоря… А может быть, это и вообще самая обычная история, которая происходила уже тысячу раз и в дальнейшем будет повторяться?.. Девушка любит парня, и он ее, но ведь для родителей-то любимого она все-таки немного чужой человек, так?.. И ее приход в их семью, хочешь не хочешь, а нарушает привычный уклад их жизни, так?.. На каком же основании, спрашивается, я считаю себя вправе вообще не учитывать этого и требовать от людей — пожилых людей, и до этого проживших уже привычно всю свою жизнь, и продолжающих жить так же привычно, — чтобы они мгновенно изменили все свои привычки и характеры, разом приспособились к молодой особе, прямо-таки из небытия, простите, возникшей перед их ясными очами?! И ведь формально Тарасовы сделали все правильно: когда сын сообщил им о будущем внуке, они тут же, даже ночью, приехали к заводу, чтобы поздравить эту самую скороспелую особу, и поздравили ее… Хорошо, но почему они ничего не сказали о свадьбе, обо всем дальнейшем: без этого-то их поздравление — чистая формальность, хоть и засвидетельствованная, правда, всей нашей бригадой…

— Ну, и спал же я!.. — вдруг прошептал Игорь, смешно мигая со сна и все надувая губы.

Секундочку я еще смотрела на его глаза, лицо, чувствуя уже его сильные руки, ласково обнимавшие меня, и вдруг мне такими смешными, даже глупыми показались все мои предыдущие треволнения… Игорь — со мной, он любит меня, а я его, и все остальное — мелочи; и пора мне наконец-то избавиться от стыдной подозрительности, унижающей и Тарасовых, и Игоря, и меня саму!.. Я засмеялась от счастья и стала целовать Игоря.

А потом, когда мы с ним лежали уже рядышком и тесно прижавшись, он сказал, улыбаясь:

— Обижаешь ты меня…

Я даже испугалась:

— Чем?!

Он чуть повел глазами в сторону, и я увидела на тумбочке около кровати продолговатую коробочку. Она была раскрыта, и в сумерках желтовато посвечивали золотые часы на золотом браслете. Я смутно вспомнила, что ведь вчера еще Игорь подарил их мне, да я как-то будто не заметила даже… В комнате еще было темновато, и я зажгла лампу на тумбочке: золотая витая змейка браслета с утолщением-часами посередине ослепительно ярко засверкала в коробочке, вытянувшись во всю длину.

— Вот спасибо, родной!.. — Я осторожно, двумя пальцами, взяла змейку-браслет, полюбовалась на малюсенький радужно поблескивавший циферблат, невольно наложила часы на руку, любуясь ими, держа перед лампой; от мамы у меня остались тоже золотые часы на золотом браслете, и несколько раз я даже надевала их на праздничные вечера, но ведь то мамины часы, а это — мои; и главное — это подарок Игоря, предсвадебный подарок, в других случаях такие ценные вещи просто не преподносят! — Это ты… мне?..