Зигмунд Скуиньш - Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

Наивный Сашинь, подумал я, ты просто не знаешь, о чем говоришь. Затем то же самое я несколько раз повторил ему вслух. Но Сашинь в бездумном легкомыслии стоял на своем; он был неуправляем.

— Мда, — протянул Пушкунг, и было заметно, что ему немного не по себе. — О такого рода последствиях нашего посещения я как-то не задумывался.

— Ничего, — сказал я, — в свое время она многих славных мужей ставила на место.

И чтобы как-то скрасить томительное ожидание и немного поразвлечь Пушкунга, в то же время дать ему ясное представление о Вилде-Межниеце, я рассказал ему несколько эпизодов из жизни солистки.

— Ммддааа, — тянул Пушкунг, помаргивая глазами. — Бедный Сашинь. Вот что значит недостаток информации. Однако так легко у нее этот номер не пройдет.

На втором этаже смолк проигрыватель. Что-то брякнулось на пол. Мы вслушивались, задрав кверху головы. Прошло минут десять, пятнадцать.

— Прямо жуть берет, — сказал Пушкунг, — что бы это значило?

— Понятия не имею, — откровенно признался я, — придется пойти проведать.

Выждав еще немного, я поднялся наверх.

— Входите, входите, — крикнула Вилде-Межниеце.

Они сидели за столом, пили шампанское и оживленно беседовали.

— Я, Турлав, спорю с вашим другом. Он говорит, что он технарь. Ха! Он помнит мое белое платье при первом выходе Тоски. Вот не угодно ли — человек поистине технического склада. — И отточенным жестом она указала на меня. — Прошла пора голосов. Да здравствует звукозапись!

Не знаю, слышали ли вы, что расстояние между Землей и Луной с каждым годом увеличивается на шестьдесят сантиметров. Расстояние между Солнцем и Землей также возрастает. Вселенная расширяется. И это естественно. Кому охота сужаться. Присмотритесь к дубу — как он разбросал вокруг себя дубочки. Или взять такой пример из отдаленных и не столь уж отдаленных исторических времен: сколько крови пролито, сколько копий сломано, и все чтоб расширить границы своего государства, веры, влияния. Директор любого завода норовит раздвинуть свой двор. И с родителями — то же самое. Дети — наш двор… Сторож родильного дома, шустрый мужичонка с лихими буденновскими усами, говорит размеренно, с выражением, будто учитель читает диктант. Ни за что не хочет меня отпускать, все трясет и трясет мою руку. В глазах у Майи нетерпение, ей поскорее хочется уехать. В который раз приоткрывает край одеяла, показывает личико ребенка. Нос Турлава, в этом никаких сомнений. Светлые волосики младенца аккуратно расчесаны на прямой пробор. И все же мальчик, говорит Майя, не пойму, с чего врачи поначалу решили, что девочка. А я счастливый, не в силах глаз отвести от ребенка. Таким манером ехать опасно, недолго и в аварию угодить, речь идет о жизни ребенка, но я не могу взгляда от него оторвать. Надо подумать о будущем, говорю я Майе. Раз уж сын родился, мы должны перебраться в другой дом. И вообще, ты представляешь, как растить сыновей? Очень важно, чтоб у него был чуткий слух. Научиться стрелять можно в любом возрасте, это просто. Но вложить в душу песню можно только в детстве. Первым делом сыновья должны научиться петь. Рядом с Майей сидит Вита. И у нее на руках закутанный в одеяло младенец. Жутко похож на Альфреда-младшего. Вылитый Турлав. Не хочу заглядывать слишком далеко, говорит Вита, но обозримое будущее, ближайшие лет семьдесят, в наших руках. Мне все равно, кто родился первым — дочь или сын. Когда считаешь на руке пальцы, какая разница, с какого начать — с большого или мизинца. Мне начинает казаться, что все это она рассказывает для отвода глаз. Напрямик ее спрашиваю: как твои дела в университете. В глазах у Виты вспыхивают упрямые огоньки. Да, я ушла оттуда, говорит, перевожусь к филологам. Физика меня по-настоящему никогда не увлекала, просто тебя послушалась. И собирается выпрыгнуть на ходу из машины. Раскинув руки, посреди дороги стоит старый Баринь, волей-неволей приходится тормозить. Он так молодо выглядит, в зализанных волосах ни единой сединки. На нем бостоновый костюм, серые гетры. Не могли бы вы мне разъяснить, что значит «по отдельным производственным показателям мы достигли мирового уровня», говорит он, лукаво поблескивая глазами. И еще у меня к вам вопросик, кривит губы в усмешке старый Баринь. Мог бы «Электрон» сегодня выпускать «Молекс»? Ах, Баринь, Баринь, говорю я ему, вы все еще мечтаете подковать блоху. Шапку долой, мастерский трюк. Однако зачем переоценивать штукарство. Я о другом мечтаю. «Электрон» выпускает телефонные станции, равных которым в мире нет. Пять миллионов абонентов в маленьком шкафчике. И эту модель конечно же превзойдут. Но превзойдем мы сами. Вот каков наш уровень. И вдруг не стало старого Бариня, ни Виты, ни Майи, ни младенцев. Я иду по заводскому двору под руку со сторожем из родильного дома. Да, да, научно доказано, что Вселенная расширяется, таинственно нашептывает мне на ухо сторож. Происходит отдаление от начал. Тсс! Все мы отдаляемся от начал, как круги на воде, куда брошен камень. Почему бы и Вселенной не расширяться, раз расходятся круги на воде. Я молчу. Расширение Вселенной меня особенно не волнует. О трудовом своем расширении думаю постоянно. Человек всегда жил трудом. Когда-то у костра в пещере вытесывал каменный топор. И это был его мир. При помощи топора человек смастерил плуг, телегу, корабль. И мир человека раздвинулся. Так было и будет: расширяется рукотворный мир человеческий, рождается новый труд. А во дворе старого дома в родном Гризинькалне штурман в отставке достает из кармана часы на цепочке. Хочешь, покажу чудеса в решете, говорит он, иди-ка сюда. Побуревший ноготь его большого пальца нажимает на пружинку, и отскакивает тыльная крышка часов. У меня прямо дух захватывает — в переливах и мерцании крутятся колесики, пляшут пружины, маются маятники, и все как живое, все в движении, в согласии, в едином ритме и устремленности. Какая красота! На ладони старого штурмана действующая модель завода. Тик-так, тик-так, бах-бах-бах…

Около десяти позвонил Тенису. Есть разговор, неплохо было бы повидаться. В обеденный перерыв у Тениса передача на заводском радиоузле, может только после работы. Условились встретиться у вторых ворот.

Когда я подошел, он был уже там. Вокруг рычанье и грохот, одновременно запускалось и прогревалось множество моторов. Стоянка машин понемногу пустела.

— Ну вот, я всецело в вашем распоряжении, — проговорил Тенис в своей обычной манере, — остается согласовать порядок дня.

— Хорошо бы где-нибудь присесть, — сказал я, — так у нас разговора не получится.

— А не махнуть ли нам на озеро, а? Заодно бы искупались.

— Я сегодня без машины.

— Зато я при машине! Только бы раздобыть второй шлем. Подождите меня здесь.