Вадим Собко - Стадион

— Между прочим, мне уже двадцать три года, — напомнил сын, — и если кто и бегает по университету с косичками, то беды в том нет. Но могу тебе откровенно сказать — пока ничего угрожающего в моей жизни я еще не встретил.

Мать и сын пообедали вместе. Владимир сел на тахту, взял книжку, раскрыл ее и долго сидел, задумавшись. Вот еще один год прошел. До окончания института остается полтора года. Они промелькнут быстро, и Владимир Русанов станет инженером. Он уже сейчас представил себе высокие ажурные мосты и мощные стальные конструкции, которые придется ему строить. Он сидел, мечтал, и в своих мечтах видел Нину, Не солгал ли он маме, что ничего важного в его жизни еще не произошло?

Мать ушла в школу, и Владимир остался один. Он прилег на минутку на тахту, сладко потянулся, представил себе, каким веселым будет сегодняшний вечер, и неожиданно заснул.

Разбудил его звучный голос Косенко. Ростислав вошел в комнату, не снимая пальто и шапки.

— Вставай, просыпайся! Новый год проспишь, уже десятый час! — закричал он. — Где это видано, чтобы перед балом так спали?

Владимир вскочил, быстро умылся, надел праздничный костюм, в котором казался еще выше и тоньше.

— Ох, и выгнало же тебя! — восторженно произнес Косенко. — Как только ты посредине не сломаешься!

— Не сломаюсь, там десятикратный запас прочности, — засмеялся Владимир. — Все на месте? Ну ладно, пошли.

Они вышли на бульвар Шевченко, освещенный светом фонарей. Снег блестел синеватыми искрами. На гранях каждой снежинки ломался и сверкал маленький лучик. В эту ночь Киев больше, чем когда–либо, походил на зимнюю заснеженную сказку.

— Холодно, пошли быстрей, — сказал Русанов.

А в актовом зале университета в это время уже начинался веселый новогодний праздник. Любопытные первокурсницы, пришедшие на свой первый университетский бал, стояли у стен, поглядывая на елку. Музыка гремела из всех громкоговорителей, но еще ни одна танцующая пара не появилась в огромном зале.

Сто сорок третья комната общежития в этот вечер превратилась в настоящее ателье мод. Электрический утюг не выключался ни на секунду, он раскалился так, что, казалось, шипел даже от взгляда. Девушки суетились, волновались, подшивали, пригоняли, гладили.

В дверь постучали.

— Нельзя! — закричали девушки.

Но дверь все–таки отворилась, и вошла вахтерша Марья Софроновна.

— Тебе телеграмма, Ирина, — сказала она.

Марья Софроновна славилась в общежитии тем, что с первого же дня учебного года знала всех студентов по имени.

Щеки Ирины вдруг стали похожи на огненно–красное платье одной из ее подруг.

Она схватила телеграмму, развернула ее. Девушки были заняты своим делом и не интересовались выражением лица Ирины. Иначе ей наверняка пришлось бы выбежать из комнаты.

«Поздравляю с Новым годом, очень тебя люблю и крепко целую. Степан»— прочла она.

— Что там из. дома пишут? — между прочим, поинтересовалась Лида Уварова.

— Наверное, от мамы телеграмма, — невинно добавила Катя Морозова.

— Не дразните ее, девчата, — сказала Саня Семидуб. — Я согласна даже не идти на вечер, чтобы только на одну минутку иметь такое выражение лица, как у товарища Гонта.

— Ничего вы, девчата, не понимаете, — заявила Ирина, — потому что вы еще маленькие, хоть и студентки.

Это вышло у нее так забавно, что все покатились со смеху.

Все были уже готовы, и девушки поспешили в университет. Ирина не шла, а словно на крыльях летела по Владимирской. Окна актового зала отбрасывали свет до самого памятника Шевченко. Гремела музыка. Чувствуя, как замирает сердце, Ирина шла на свой первый студенческий бал.

В вестибюле, на лестнице, она столкнулась с Ниной Сокол.

— Иринка! Ох, как хорошо, что ты пришла! Идем вместе, там еще никого из наших нет.

Нина волновалась, ее лицо порозовело от возбуждения. Взявшись за руки, девушки пошли на второй этаж, в актовый зал. Распорядители вечера, стоя у дверей, поздравляли каждого нового гостя с наступающим Новым годом. Музыка не замолкала ни на минуту. Все этажи огромного университетского здания наполнило щебетанье девичьих голосов и веселый смех.

Не успели девушки войти в зал, как к Нине подошел Владимир Русанов в сопровождении Косенко. Ростислав держался, как всегда, самоуверенно, а Владимир был очень взволнован — он с нетерпением ждал и в то же время побаивался встречи с Нинон.

Но сегодня девушка не склонна была вспоминать старые ссоры. У нее дрогнуло сердце, когда она увидела Русанова.

— Не ожидала вас тут увидеть, — сказала она Владимиру.

Через минуту Ирина поняла, что в этой компании ей делать нечего: молодые люди видели и слышали только Нину. Но Ирине это было совершенно безразлично, — телеграмма согревала ей сердце.

В зале зазвучал вальс.

— Позвольте вас пригласить, — поклонился Нине Косенко.

Нина бросила быстрый взгляд на Русанова и положила руку на плечо Ростиславу.

С минуту Ирина и Русанов молча смотрели, как они кружатся по залу.

— Ну, как ваши баскетбольные успехи? — спросила Ирина своего нового знакомого.

— Да, они хорошо танцуют, — рассеянно ответил он.

Ирина лукаво взглянула на него снизу вверх, как на башню, — Владимир был на две головы выше ее.

Он все время пристально следил за Ниной.

— Ну, я пойду к своим, — сказала Ирина, и Русанов расстался с ней без всякого сожаления.

Косенко с Ниной приблизились к нему. Ростислав запыхался, лоб его взмок.

— Дурацкий танец — вальс, — пожаловался он. — Крутишься, как волчок. Вот танго — это другое дело.

— Вы тоже устали, Нина? — спросил Владимир.

— Нет.

— Идемте?

— Идем.

Он обнял тоненькую, гибкую талию девушки, и обоим сразу показалось, что опустели и актовый зал, и аудитория, и коридоры. Только откуда–то издалека слышится мелодия вальса. Высокий, сильный Русанов словно нес Нину в объятиях, а ноги тем временем сами выделывали па вальса и слушались музыки.

Мимо них пронеслись в танце Валька Волк и Ирина, но Нина их не видела и не слыхала, как Валька довольно громко сказал:

— Где ты нашла эту телевизионную мачту, Нина?

Музыка смолкла. Пришлось остановиться.

— Мне почему–то казалось, что мы опять с вами поссоримся, — сказал Русанов, отведя Нину туда, где стоял Косенко.

— Ну, это вовсе не так обязательно, — счастливо улыбнулась Нина, — хотя, признаться, я тоже этого боялась.

— Значит, дружба?

— Дружба.

Нина легонько стиснула тонкими пальцами большую руку Русанова. Снова заиграла музыка. Вокруг высокой елки, стоявшей посредине зала, закружились неутомимые пары. Красное, как цветок настурции, платье Сани Семидуб вспыхивало то тут, то там, словно маленький яркий огонек.

Косенко стоял у стены, недовольно поглядывая на Нину и Русанова. Собственно говоря, никаких причин сердиться у него не было, но танцевать больше не хотелось.