Игорь Неверов - Антарктика

— Нет. Это я теперь стал. А тогда я был совершенно спокоен. Совершенно!

— Ну, значит, был слишком спокоен! — Кронов неожиданно вскипел, но тут же вернул себе шутливый тон: — Ты что, не знаешь начальства? — Кронов подхватил вилкой кусок шашлыка, сгреб ножом зелень и, ловко вываляв все это в соусе, отправил в рот, зажмурился.

— Сегодня ему подай смелость, завтра — осторожность, — продолжал Кронов, проглотив шашлык. — Смотря какие цеу получены, в смысле ценные указания. Ты же помнишь: меня то возносили, то снять грозились. В общем…

негромко затянул тогда Кронов,—

«Нашел что запеть…» Обычно-то Середа вспоминает о песенке с улыбкой. Но сегодня и случай с ней кажется полным недоброго смысла.

7. …Случилось это десяток лет назад. Простой и веселый мотив, озорные слова сразу запомнились курсантам мореходного училища. Не обходилось ни одной пирушки, чтобы не спелась песенка под лихой перезвон гитар. Но вот однажды Кронов затянул ее в строю. Улица Парковая всегда многолюдна. Песня привлекла внимание: девушки улыбались, отставные моряки удовлетворенно крякали, провожали курсантский строй повлажневшими глазами.

Заместитель начальника училища был туговат на ухо. И, заслышав громкую и потому, по его убеждению, «нашенскую» песню, он выразил свое полное удовольствие Середе, заменявшему тогда старшину.

— От ведь! Могут рвануть, когда захотят, а?

— Могут, товарищ Тараканов!

А на следующий день… Говорят, кто-то позвонил заместителю и перепугал насмерть. Так или иначе, а Середу вызвали прямо с урока. Он стоял перед растерянным заместителем и дивился, как резко темнеют серые зрачки Тараканова.

— Подрываете, значит? — голос заместителя сорвался.

— Что подрываем? — не понял Середа.

Космополитические песни в строю горланят!

Середа еле сдержал улыбку. Честно говоря, когда Кронов затянул песню, он и сам подумал: не для курсантского строя это. Хотел оборвать, а потом махнул рукой — обойдется. Но чтоб пришивать за песню такое!..

По настоянию заместителя Середе все-таки записали выговор.

А Кронов остался в стороне. Потому что ни Середа, ни другие курсанты, которых «тягали наверх», никак не могли вспомнить, кто в тот теплый вечер оказался «безответственным запевалой».

Сам Кронов, правда, не раз порывался пойти повиниться, но его дружно удерживали: к чему еще одно взыскание? В строю песню больше не пели. Но на курсантских мальчишниках она продолжала звучать, отпугивая смутную тревогу перед морскими дорогами, и манящими, и таинственными…

8. Резко положило на левый борт. Середа рывком поднимается, ладонями растирает лицо и злится: «Песенку вспомнил! Умилился, теленок! Вот так Кольке все сходит…»

Середа натягивает альпаговку, выходит, поднимается наверх. Сразу за тяжелой дверью из штурманской — серебристое безлуние летней антарктической ночи. Ни луны, ни звезд — небо, как в дыму, в низких мохнатых облаках, а ночь- светится. Воздухом самим светится. Словно серебрян растворили в нем.

На мостик Середа не идет. «Не надо без нужды опекать помощников». Сам помнит, какая досада слышать на вахте за своей спиной дыхание капитана.

9. Однажды стоял Середа, тогда еще второй помощник, ночную вахту на переходе. Дело было в Средиземном. Только что разошлись с танкером-«иностранцем». Вроде бы правильно разошлись. И, вдруг Середа услышал над своим плечом сердитое сопение. Капитан Титуз, ветеран Антарктики, среди ночи поднялся на мостик. Взглянув на картушку компаса, Титуз молча отошел к задней переборке, но сопеть не перестал. Середа что называется из кожи лез: и звезды ловил секстаном, и пеленги на два маяка взял, и опять же разошелся со встречным судном по всем правилам, а капитан не прекращал за спиной громкого и сердитого сопения.

Середа извелся в поисках ошибки: метался от карты к пеленгатору, то включал, то выключал эхолот, а капитан продолжал сопеть.

— Вы, кажется, чем-то недовольны, Виталий Витольдович? — Середа круто повернулся к Титузу и смотрел на него с дерзким вызовом отчаяния.

Титуз с тяжким вздохом кивнул, взглянул на помощника полными скуки, даже слезой затуманенными глазами.

— Недоволен!

— Чем же? — вся дерзость Середы испарилась, голос дрогнул.

Титуз вздохнул, сокрушенно махнул рукой с зажатым в кулаке платком.

— Насморк, понимаешь ли… Спать не могу — душит, дьявол его забери!.. — И, длинно высморкавшись с каким-то жалостливым трубным звуком, Титуз понуро побрел к себе в каюту…

10. Несдышно спускается Середа на нижнюю палубу, идет по ее мокрому настилу на ют. Палуба рыжая и краску, и сурик уже выело солью океана.

В ноги ему нет-нет да и бросится из-под леера озорным зверьком взъерошенная волна. Оближет сапоги и уйдет назад в океан тем же путем — под леера и за борт.

На корме одинокая, уже согнутая холодом, должно, давно стоит фигура. «Моторист Тараненко, — узнает Середа. — Странный какой-то. Глаза всегда грустные. А еще до конца рейса — о-хо-хо! — как говорит второй механик «Безупречного» Катков».

Моторист не замечает капитана. И Середа не знает, что сказать пареньку, чтоб согреть. Он останавливается и неслышно идет назад.

«Пеленг не меняется!» — почему-то всплывает в памяти тревожный вскрик помощника Володи. И тогда Середа рывком поворачивается к корме.

Там, где стоял Тараненко, никого нет. Только какой-то лоскуток, зацепившись за леер, бьется на ветру.

Сразу пересыхает во рту. Середа бежит на корму, а ноги стучат по настилу, как чужие. «Вот же тут он только что стоял». Середа различает следы ботинок моториста на мокром настиле — аккуратные круглячки от пупырышек на подошве. И еще ему кажется, что слышал всплеск за бортом. Середа бросается к шахте отделения, заглядывает в нее и тогда облегченно вздыхает. Прямо за комингсом шахты он видит золотисто-кудрявую голову Тараненко. Моторист по отвесному трапу спускается в машину — с ноля его вахта…

Середа подходит к лееру, стоит под ветром и беззвучно смеется. «Рано психом становлюсь!.. А парня надо вызвать. Что-то он нудится. Завтра же вызову!..»

Ох уж эти летние ночи Антарктики! И не поймешь, когда рассвет. Бывает, нагонит ветер лиловатые снежные тучи, и на восходе солнце станет темней, чем в полночь. И спится плохо такими ночами почти всем. Разве что китам ничего. У них шкура толстая…

1. С первым же танкером пришло два письма. От Середы и от Кронова. Я насторожился. Кронов никогда до этого не писал мне. Наверное, с Юрием что-то неладно.

Я начал с кроновского письма.