Виктор Кондырев - Сапоги — лицо офицера

— Вы, товарищ лейтенант, не понтуйтесь! — горячо убеждал сержант. — В описи написано: «Рамка со стеклом». А что под стеклом, кого это интересует!

Тут же зазвонил телефон.

— Сейчас тебе приведут пьяного ракетчика. Забрел в наше расположение. Отбрыкивался, сучище, лейтенанту моему губу разбил… Ты посади его в третью камеру, да сними с него бушлат… Я приду проверю, — распорядился майор Жигаев, дежурный по полку.

Неведомо как попавший к пехотинцам ефрейтор-ракетчик был действительно очень пьян, скандалил и наотрез отказался раздеваться. Он толкнул Казакова, ударил Студенникова и пытался выскочить из карулки. Его повалили, попинали валенками, сняли бушлат и поволокли на гауптвахту. Возбужденный борьбой Казаков открыл третью камеру, самую холодную. Через незакрытую отдушину проникал холодный воздух, две стены были покрыты инеем. Бетонный пол, нар не было.

Казаков заколебался.

— Замерзнет он здесь на хер! Может, дадим бушлат? По уставу, если на губе ниже восемнадцати, положена шинель… А здесь, считай, около нуля…

— Ничего с ним не будет! Побегает по камере до утра и все! — мстительно сказал Студенников. — Да и майор приказал…

В соседних камерах шумели, интересовались, кого привели.

Смена оказалась беспокойной. Капитан Синюк привел своего пьяного сержанта, тот не ожидал, что командир батареи придет ночью в казарму. Капитан торжествовал.

— Я эту пиздобратию знаю! Меня не проведешь, я не пальцем деланый… У тебя кто в холодной? Ракетчик? Ну, и моего туда же. И хорошо, что нар нет! Пусть этот разъебай попрыгает! Ты, Казаков, возьми ведро воды да вылей на пол в камеру, чтоб им служба медом не казалась… Ну, как хочешь… Пошли, я прослежу, чтоб этого змея посадили куда нужно…

Возвратился разводящий со сменившимися часовыми Солдаты с грохотом сваливали возле печки поленья, захватили, проходя мимо кухни. Осторожно стаскивали ветхие тулупы. Развернули завернутую в газету и припрятанную с ужина холодную «кирзуху» — перловую кашу, называемую также «конский рис». Руками разламывали плотно слипшийся комок, перекусывали. Кормили приблудившуюся дворняжку «Гильзу». Казаков выгнал на пост возле караулки зашедшего погреться у печки часового. И вовремя, пришел дежурный по части, въедливый майор Жигаев.

— Будь осторожен, когда пойдешь проверять караулы. Смотри, как бы какой дурак-салага не пристрелил. Они поначалу трясутся от ужаса на постах… Посылай вперед разводящего, пусть орет погромче, предупреждает… Пошли, губарей проверим.

Четверо солдат спали на нарах, укрывшись множеством шинелей и бушлатов. Казаков удивился, когда принимал караул, лишних шинелей не было, ключи от губы только у него одного… Открыв дверь холодной, он прямо-таки сконфузился — двое пьяниц спали на полу, в валенках, бушлатах и шапках… Майор раскричался, приказал снова раздеть.

— Ты не будь тютей, — говорил он, сидя возле жаркой печки в караулке. — Никаких поблажек! Они тебя быстро вокруг хера обведут, потом сам пожалеешь… Особенно следи за боеприпасами, пусть при тебе оружие разряжают и заряжают. Вон, каждый месяц зачитывают приказы о стрельбе в каком-нибудь карауле. Тот сержанта пристрелил, этот полсмены перестрелял. Это не шутки… И эту собачку гони из караулки, если не хочешь, чтоб ее брали на посты и онанировали. У них дури хватит… Ну, иди проверяй караулы… Да, забыл сказать, сегодня в 12.00 час «А», до двух…

Приказ телефонировали из штаба ракетчиков. Час «А», все должны быть в казармах, машины из парка не выпускать. В это время тяжелые грузовики-фургоны перевозили груз со станции на «точки». Ракетные боеголовки, объяснили лейтенантам. Машины двигались по бетонке медленно, с затемненными фарами. Несколько газиков впереди, два-три фургона, за ними бронетранспортер. Вдоль дороги, через каждую сотню метров, солдаты из спецохраны…

Перед сдачей караула пропал автомат. Перепуганный солдат недоуменно разводил руками, два часа назад он поставил Калашникова в пирамиду…

Перерыли караулку, губу, сбегали в казарму, в оружейку… Автомата не было. Казаков запаниковал, такое ЧП, в его караул! Вызвал капитана, что делать, звонить дежурному по части? Алексеев начал поиски методически, приказав всем оставаться на месте. Он нашел автомат во дворе караула, под бревном, в снегу.

— Это старики, конечно, молодые не додумаются… Ну, епи твою мать, вот сволочи! — говорил он обрадованному Казакову. — Как зачем он им? Да любому местному предложи, он тебя в жопу поцелует! Продают Калашниковы, вот что делают! А местные автоматный стволик вставляют в ствол охотничьего ружья. С виду ружье-ружьем, а косулю можно уложить за два километра. И цена известна — восемьдесят рублей… Это последний раз дали, хорошо, вовремя спохватились, нашли автомат в Ледяной. Один связист продал… Надо сказать особисту, пусть расследование проводит, найдет эту курвину… Конечно, рассчитывали — лейтенант молодой, можно как хочешь натянуть. Сколько раз говорил, следи за оружием, Казаков!

Ловко размахнувшись, Гранин разрубил топором надвое банку китайской тушенки. Поставил на печку, разогреть замерзшую в камень свинину.

Казаков, Фишнер и Коровин томились душой.

Сегодня Гранин со своим взводом ездил заготавливать дрова для кухни. Добрались чуть ли не до Шимановска и только там нашел спирт. Купил две бутылки. Пригласил гостей, охотно принявших участие в расходах. После Нового года в магазине на «Б» спиртное не продавали. Белоус запретил. До дальнейшего, мол, распоряжения.

Фишнер покручивал транзистор, Казаков принес в банке воду, запивать спирт.

«Среди широких масс трудящихся Советского Союза зреет глубокое недовольство внутренней политикой кремлевских ревизионистов, — китайская дикторша запиналась на трудных словах. — Народные массы все чаще и чаще задумываются над необходимостью изменения этой политики…»

Фишнер разбавлял спирт водой, остальные предпочитали неразбавленный.

«Нет никакого сомнения, что антинародная внутренняя политика советских империалистов в конце концов приведет к взрыву народного возмущения…»

— Ну, бараны, — жуя, покачал головой Коровин. — На кого рассчитаны эти передачи? Слушать невозможно!

— Они, бляди, не сомневаются, что мы вот-вот пойдем громить райкомы и вешать их секретарей! — согласился Казаков.

— Ну да, а армия будет спокойно наблюдать. Давайте, мол, ребята, этого за яйца повесьте, а туда бензинчику подлейте, — сказал Гранин.

— Да даже не в армии дело! — загорячился вдруг тихоня Фишнер. — Допустим даже, что этот блядский взрыв недовольства произойдет! Кто эти народные массы? Колхозники, шахтеры или почтальоны? Это же полстраны нужно перестрелять! Что вы думаете, все эти профессиональные дармоеды и бездельники, все эти инструкторы горкомов и инспекторы из обкомов, пропагандисты, агитаторы и массовики-затейники будут спокойно ожидать, пока их прогонят? Или просто члены партии, которые поближе к кормушкам? Да это же миллионы пышущих здоровьем мужиков! Попробуй их разгони! Да каждый из них отца своего зарежет, лишь бы не лишиться летних путевок и сидения в президиуме в рабочее время! Взрыв народного возмущения! Только эти долбоебы из Пекина и могут мечтать об этом!