Виктор Кондырев - Сапоги — лицо офицера

Лейтенанты ждали поезд на Алма-Ату.

Четверо суток пути неблагоприятно отразились на них.

Воняющая потом форма, явно нечищенные сапоги, плохо-выбритые, оплывшие, тусклые лица, глаза, тоскующие по застольным утехам. Хотя многие были пьяны, было видно, что денег у этой компании не густо, а совсем уж потерянный вид некоторых говорил без обиняков — деньги кончились.

Казаков и Батов спали на груде чемоданов, торопящиеся в туалет спотыкались об их ноги.

— Проснись, Вадим! — Горченко сильно потряс Казакова за плечи, а потом стал безжалостно мять ему уши. — Проснись, падаль! Дело, блядь, есть!

Проснувшийся от боли Казаков с силой толкнул Горченко. Тот сел на пол, но быстро поднялся, не обиделся, дело сделано, разбудил.

— Ты прямо прибацанный! — сказал он Казакову. — Смотри сюда. Ты видишь, вон бледная спирохета стоит рядом с Балу? Мы с ним договорились, он купит котел.

Человек, лицом очень похожий на карманника, но в ярком шарфе и полуботинках, смотрел не без интереса, даже с надеждой.

— Ну и хер с ним! Покупает и хорошо, продавай ему часы! А меня зачем разбудил, да еще, блядина, искалечил? — Казаков осторожно щупал опухшие пунцовые уши.

Но не часы Горченко заинтересовали покупателя. Ему их и не предлагали, франта в полуботинках прельстили описанием часов Казакова, плоских, с позолоченными стрелками, редких даже в Европе. Казаков дорожил ими и не скрывал гордости, когда их разглядывали. Нет, замотал он головой, часы эти как память, да и деньги еще есть, рано пока продавать, прибережем на совсем черный день, пытался увильнуть Казаков.

— Да не будь ты жмотярой! Нам еще ехать и ехать! А денег с гулькин хер! Ты похмелиться хочешь? Магазин рядом! Не жмись ты, дембельнешься — другие купишь!

Покупатель предложил смешную цену, на него посмотрели со снисходительной презрительностью, ты, парень, видно, с вавкой в голове, за кого ты нас принимаешь, тебе вещь предлагают, посмотри, такие часы ты не видел и не скоро увидишь.

Очарованный западноевропейским видом часов, вокзальный человек согласился увеличить цену вдвое, заплатил и быстро ушел.

За приятелями без приглашения увязался старший лейтенант Сидоров. Выпив и пробудив в себе дух предпринимательства, он предложил, пока есть время, продать и его свитер, красивый, импортный, с оранжевыми оленями на груди. Лейтенанты быстро нашли покупателя, швейцара в ресторане.

Жизнь хороша, перемигивались офицеры, нетвердо шагая к поезду, неплохая жизнь, с умом живя, жить можно…

Вначале было весело.

В купе пили купленные в Новосибирске водку и вино, шумно играли в карты.

Ваня Вольнов охотно напился, заснул на верхней полке.

Что ему там приснилось, неизвестно, но командир пятой роты дернулся несколько раз, резко повернулся и без предупредительного крика, коршуном на цыплят, рухнул вниз, на компанию играющих.

Очумело рассматривал хохочущих приятелей, ощупывавших, не поломал ли ребра, не свернул ли шею. Хотя падение было свободным и совершенным в бессознательном состоянии, сам Вольнов не изуродовался, но больно зашиб тяжелыми сапожищами лейтенанта Батова, и тот долго еще матерно скулил, прикладывал ладони к голове.

Сидоров, Казаков и Горченко, тоскуя по цивилизации, тщательно пересчитав наличные, включая мелочь, пошли в вагон-ресторан, заказали крепленого вина и пива, вяло беседовали, вдумчиво смаковали питие, не теряя надежды опьянеть.

Не вызывающий интереса пейзаж, почти не убыстряющееся ресторанным сидением время, слабость вкушаемых напитков действовали угнетающе.

Приятели раздраженно поглядывали на четверых солдат, дембелей, с расстегнутыми воротничками и закатанными рукавами гимнастерок, пьющих, не скрываясь, водку за соседним столиком. Лениво развалившись, солдаты нагло ухмылялись, плевали на присутствие офицеров, а один даже пренебрежительно посматривал.

Издерганный безденежьем, лейтенант Горченко не выдержал.

Проходя мимо, зажал пальцем ухо наглеца и медленно покрутил, не борзей, мерзость, береги честь мундира, хоть ты и дембель, а офицеров приветствовать надо.

Солдат вскочил возмущенно, Горченко, улыбаясь, пригласил пройти в тамбур и, не оглядываясь, пошел к выходу. Толкнув, лейтенант придержал дверь, подождал, когда солдат переступил порог, и с силой захлопнул ее. Солдат отшатнулся, схватился за лицо, рванулся было вслед за Горченко, но его сзади жестко придержали Сидоров и Казаков, иди на место, ублюдок, не забывайся, можешь не доехать до дома, офицеров надо уважать, скотина, и застегнитесь, ефрейтор, вы не в публичном доме…

Крупная, толщиной в руку, селедка выглядела так аппетитно, что защемило сердце и зачесалось тело.

Лейтенанты сгрудились перед прилавком станционного ларька, не отрываясь, смотрели на рыбу, штабельком лежащую на продолговатом металлическом блюде.

Прозвенел второй звонок, штатские торопливо хватали из рук продавщицы пачки папирос и бутылки ситро, бежали к вагонам.

Панкин прочел в глазах друзей согласие и решительно раздвинул последних покупателей.

— Красавица вы моя ненаглядная! — придыхая, как бы от страсти, промурлыкал Панкин. — Не могу ли я вас нижайше попросить оказать мне крохотную любезность? Какой фабрики у вас «Казбек»?

Продавщица, зрелая тетка в сером халате, одеревенела от изумления.

Такого хамства она никогда не видела даже в этих несентиментальных краях.

Уж не думает ли этот развязный тип в офицерской форме, что она должна…

— Мне врачи разрешают курить только ростовский «Казбек». У меня астма… — голубые глаза офицера лучились любовью, складки на лбу сложились в нежной муке, губы трепетали, как в перерывах между огненными поцелуями.

Прозвучал третий звонок.

Сомнамбулически повернувшись, продавщица встала на табуретку и потянулась к верхней полке.

Лейтенант Батов быстро, но бесшумно взял двумя руками тяжелое блюдо с селедкой и, не поворачиваясь, передал его Курко и Казакову. Те мгновенно прикрыли добычу фуражками и, зажав блюдо боками, вполуприпрыжку бросились к вагонам. Лейтенант Северчук бежал сзади, растопырив полы кителя, прикрывая похищенный деликатес.

— Глубоко скорблю, моя щебетунья, кустанайские мне нельзя! — торопливо сказал Панкин и побежал догонять поезд.

Селедку, поспешая, съели, а одну отнесли в купе майорам, пусть угостятся командиры, может, раздобрятся и одолжат пару копеек. Майоры вежливо приняли подношение, но денег в долг не дали. Последнее время они вообще не афишировали своего знакомства с лейтенантами, из купе не выходили, только пиво пить ходили в ресторан…

Запыхавшийся поезд катил все медленнее и медленнее, а в казахстанских степях попросту стал останавливаться, без всякого резона, подолгу, вдали от станций.