Виктор Кондырев - Сапоги — лицо офицера

О вагонах особенно заботиться не надо, все они давно сняты с пассажирских линий, из двух уборных одну надо всегда запирать на ключ, а то загадят так, что самим не войти, для мойки посуды выделять дежурных, пусть моют сами, постельное белье, он считает, выдавать не нужно, хоть и положено, раздать одни матрацы и подушки, зачем этим монголам простыни и полотенца, а кто захочет, пусть заплатит рубль.

— Это твое дело. Меня не путай, — сказал Казаков. — Я отвечаю только, чтоб вагон не раскурочили. Дери с них по рублю, если хочешь. Хотя не думаю, чтоб чурки раскололись… А я иду в штаб на совещание.

В штабном вагоне больше всего были пьяны солдаты из взвода охраны.

Раскисли воины на жаре, снисходительно поглядывали лейтенанты, толпясь в коридоре у дверей командирского купе.

Майор Залесский в хлопотах отъезда выпить так и не успел и поэтому был излишне серьезен.

Майор Францер исхитрился захмелиться, чудовищно потел, но лопотал связно, давал указания.

— Не забывайте, что наш эшелон это воинское подразделение. Сведения о количестве людей и конечном пункте назначения представляют собой военный секрет. Новобранцы не должны это знать. Строго следить за тем, чтобы люди на станциях не выходили и не вступали в разговоры с посторонними. Письма в дороге запрещены. Прием пищи производится два раза в день. Выделять дежурных и на специальных остановках посылать их под командованием сержантов к вагону-кухне. В случае заболевания немедленно обращаться к медику. К концу каждого дня докладывать в штаб о наличии личного состава…

Каждые двенадцать секунд с подбородка майора срывалась капля и падала на галстук. Пятна пота подмышками расплылись до размеров тарелки.

Офицеры часто и глубоко, как у врача, дышали ртом, обмахивались фуражками.

— Да прекратите вы курение! — не выдержал трезвый Залесский. — Нечем дышать! И я предупреждаю насчет пьянства! Не успели отъехать, а половина из вас на ногах еле стоит! Не продохнуть от перегара!

Лейтенанты осуждающе зашумели, какое безобразие, кто посмел, этого нельзя оставлять без последствий, такое скотство недопустимо в офицерской среде, тем более на боевом посту, в ответственной командировке, до какой степени нужно опуститься, чтоб в такую жару водку пить, шумно резвились лейтенанты.

— Я еще не закончил! — крикнул Францер. — Внимание, товарищи! Каждый день, с десяти до двенадцати необходимо проводить политзанятия! В каждом вагоне! Причем, делать упор на антирелигиозную пропаганду. Люди здесь, знаете, в значительной степени отравлены мусульманством. Разоблачайте библейские мифы, открывайте людям глаза, рассказывайте о завоевании космоса.

— На каком это все языке? — гоготнул из-за спин Панкин. — Они и поздороваться не умеют по-русски!

— Не фиглярничайте, товарищи! Добавлю, после обеда необходимо прорабатывать уставы, ознакамливать людей с нормами армейской жизни. Можете идти приступать к вашим обязанностям!

Коротко передохнув в Андижане, поезд запыхтел дальше.

Поля хлопчатника млели в предвечернем пекле, вдоль полотна в один нескончаемый ряд стояли стволы тутовых деревьев — ветки с листьями были обрезаны на корм шелкопряду. Отвратительное солнце заходило мучительно долго, как могло оттягивало наступление ночи, торопясь напоследок поддать жару в уже и так донельзя раскаленную Ферганскую долину.

Гранин, голый до пояса, с колотящимся от духоты сердцем, подстегивая себя надеждой на вечернюю прохладу, посасывал из горлышка сладкое, густое вино.

Неожиданно лейтенант рассвирепел.

— Эй! — крикнул он. Сержант, отодвинув одеяло, заглянул в отделение. — Кончаем эту херню! Открывай везде окна, а то мы здесь коньки отбросим! Людей только мучаем, дурацкий приказ выполняем!

Новобранцы повеселели, потянулись к своим пожиткам, доставали еду. Сержант принес стакан коньяку, в знак благодарности от третьего взвода.

— Ты им там всем намекни, — с командиром всегда надо делиться! — оживился Гранин. — Шепни, мол, когда лейтенант замочит, он добрый, а на сухую, пугни их, он зверь зверем.

Сержант снова заглянул, уже встревоженно:

— Майоры идут!

Залесский и Францер зашли важно, с деловым видом.

За спинами переминался старший лейтенант Сидоров, начальник канцелярии, с двумя авоськами, набитыми бутылками.

— Необходимо у всех произвести проверку багажа, Гранин! — озабоченно хмурясь, сказал Залесский. — В эшелоне начинаются попойки, рукой подать до ЧП! Идем-ка с нами, как у тебя обстоят с этим дела!

— Н-е-е-т, товарищ майор, в шмоне я участвовать не буду! — разозлился на себя за непредусмотрительность Гранин. — Это по уставу не положено! Вы меня с вашими преступными приказами под трибунал подведете! Грабеж молодых! А у меня дембель через полтора месяца! Да и в нашем вагоне все в порядке.

— Посмотрим! Оставайтесь с сержантами на своих местах! — недовольно сказал Залесский.

Сидоров извинялся гримасами, чувствовал, подлец, свою вину, не предупредил. Майоры двинулись по вагону, новобранцы открывали мешки и чемоданы, офицеры выуживали обнаруженные бутылки, строго выговаривали, для пущего страха записали несколько фамилий.

Сидоров успел сбегать в штабной вагон, разгрузиться.

— Хоть бы в конце догадались притырить, пока дойдут до них, — вздохнул сержант. — Сколько добра пропадает, все в штабе попьют!

Гранин клял себя последними словами. Надо же так опростоволоситься, не предвидеть очевидный шмон, не принять меры…

Казаков хлебнул для храбрости вина и решительно вышел на середину вагона.

Жара спала, в вагонном полумраке лица не различались.

— Внимание! Все внимание! — крикнул он наглым командирским голосом. — Ввиду того, что потребуются большие дополнительные расходы, связанные с долгой поездкой, я предлагаю собрать по три рубля с человека и вручить деньги сержанту Изяеву. Командиры взводов лично отвечают за исполнение! Напоминаю, это обязательно для всех! Каждый расписывается в ведомости! Переведите своим товарищам, плохо говорящим по-русски! Действуйте, сержант!

Лейтенант быстро прошел к себе.

От стыда и волнения на секунду разболелась голова, он выпил вина и сел на лавку.

Хлопнула дверь в тамбуре, Горченко, Вольнов и Батов сияющие втиснулись за занавеску.

— Ну? — спросил Горченко. — Что ты махорку трусишь? Мы уже! Недолго дрыгалась старушка в гусарских опытных руках!

— Садитесь, — сказал Казаков. — Там сейчас собирают…

Сержанты приносили мятые или аккуратно расправленные бумажки, снова выходили, возвращались.

Командир первого взвода, филолог, принес деньги сам.

— Дали все, — сказал он. — И расписались. Только я не расписался. Это же глупо, мы вносим деньги, зачем же еще и расписываться… Они не понимают, что это глупо…