Вильям Гиллер - Тихий тиран

Полина выслушала все это со снисходительной улыбкой.

— Спасем счастливую семью! — неожиданно сказала Ксения, взяв стоявшую перед Валерием рюмку, и одним глотком выпила коньяк. — Видите, я на все готова ради ближнего… Жертвую здоровьем.

За столом шутливо зааплодировали, кто-то крикнул «бис», кто-то гаркнул «горько». Валерий благодарно взглянул Ксении в глаза, молча налил себе коньяку и выпил до дна.

— За вас, — просто сказал он…

— Вы, наверное, думаете, что я полное ничтожество?

Ксения промолчала. В голове у нее слегка шумело от выпитого вина, было хорошо и спокойно — даже разговаривать не хотелось.

— Трудно с ней, — вздохнул он. — Никогда не угадаешь, что у нее на уме. Я по складу характера — человек тихий, семейный. Детей люблю… Когда-то мечтал, что будут у меня два мальчика и две девочки… А нет никого. Бессмысленно все-таки существование человека, если у него нет детей…

— Ну уж это вы слишком! У многих… не было детей. Разве их жизнь бессмысленна?..

Валерий вдруг заметил, как потускнела Гаранина, съежилась и притихла, крепко держась за его согнутую в локте руку.

— Не бессмысленна, но… пуста, что ли. Впрочем, не тот разговор я, кажется, затеял…

— Ничего, ничего, — пробормотала она, — у каждого человека, наверное, свой крест. Главное — научиться его нести…

— Я не хочу так, Ксения, — тихо, через паузу, произнес Игашов. — Досадно, что мы редко встречаемся. А если встречаемся, то лишь по случаю болезни… Не кажется ли вам, что пора изменить этот порядок? И свалить в костер наши с вами кресты?

В тот вечер они расстались, каждый взволнованный неожиданным разговором, странной этой, мимолетной близостью и полупризнанием. Они никогда больше не возвращались к этой теме, но отношения их стали ближе и, пожалуй, стесненнее, словно их связала какая-то тайна, которую надо скрывать от посторонних.

Однажды Ксения пришла к Игашовым просто так, без вызова. Валерия Александровича не было дома. Часа полтора она проболтала с Полиной и ушла, унося с собой чувство какой-то вины перед ней. Она пришла домой, взглянула на себя в зеркало и вдруг со страхом впервые подумала: «Я же люблю его!..» И это открытие так потрясло ее, что она рухнула на диван, лицом вниз, и сжала виски руками.

Сергей Сергеевич лениво помассировал щеки, легкими движениями расчески взбил мягкие волосы, сунул ее в карман.

— Аннушка! — входя в столовую, весело позвал он жену. — Я голоден как волк! Завтрак готов?

Анна Ивановна молча поставила на стол дымящуюся сковородку, в которой потрескивала колбаса, густо залитая яйцами.

— Все еще сердишься? — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Ей-богу, зря.

Анна Ивановна по-прежнему молчала. Кулагин почувствовал, как у него начинает портиться настроение. Он с трудом сдержался, чтоб не сказать жене что-нибудь обидное.

Анна Ивановна тщательно пережевывала хлеб, запивая его маленькими глоточками кофе.

— Спасибо! — вдруг крикнул Сергей Сергеевич и швырнул вилку на стол. На скатерти расплылось небольшое масляное пятнышко. — Это просто поразительно, как ты умеешь с утра терроризировать человека…

— А ты с вечера, — невозмутимо парировала Анна Ивановна.

— Послушай, чего ты хочешь? — взмолился Сергей Сергеевич.

— Извини, Сергей, но я не могу поверить, что ты… — Она сделала сильное ударение на этом «ты» и подняла вверх указательный палец.

— Что я? — взорвался Кулагин. — Маг и волшебник?! Пойми, я не могу класть в свой институт любую твою подругу лишь потому, что она твоя подруга…

— Она никогда не просила меня об одолжении! — с обидой выкрикнула Анна Ивановна.

— Но зачем?.. Зачем ложиться со всякой ерундой в мой институт, если с равным успехом удалят ее бородавку в районной поликлинике?!

— Она боится, — поджала губы Анна Ивановна, — и доверяет только тебе…

— Пожалуйста, — сдался Кулагин, — черт с ней, пусть приезжает.

Анна Ивановна, победно вскинув голову, вышла из комнаты.

Настроение у Сергея Сергеевича было испорчено вконец. Первым это ощутил на себе его шофер. Лихо подрулив к подъезду главного корпуса НИИ, он влетел в большую лужу. Мутная вода брызнула на ветровое стекло.

— Что еще за штучки? — вскипел профессор. — Отправляйтесь в гараж и немедленно приведите машину в порядок!

Зло хлопнув дверцей, он скрылся в подъезде.

— Добрый день, Сергей Сергеевич, — почтительно поздоровался с директором гардеробщик.

— Добрый, добрый, — проворчал Кулагин, проходя мимо.

Не сняв пальто и широко размахивая руками, Сергей Сергеевич вошел в свой кабинет. Швырнул пальто в кресло, а шляпу — на стол.

Тут же затрещал телефон. Кулагин, помедлив, поднял трубку и услышал знакомый голос ректора Прямкова:

— Приветствую, Сергей Сергеевич!

— Здравствуйте, Иван Тимофеевич, — без особой радости ответил Кулагин, — никак не ожидал, что вы так рано позвоните. Что-нибудь случилось?

— Как вам сказать, — неуверенно пробасил Прямков, — и да, и нет… У меня из-за вашего Фатеева уже бессонница.

— Что такое, — насторожился Кулагин, — плохо работает?

— Да что вы, — вздохнул Прямков, — прекрасно работает! Так, понимаете, работает, что родители абитуриентов обходят его за километр… Все ко мне кинулись.

Слова Прямкова немного развеселили. «Так тебе и надо, дружище, в следующий раз не будешь загребать жар чужими руками», — с удовольствием подумал Сергей Сергеевич.

— Может, нам его отозвать? — схитрил Кулагин. — И вам спокойно будет, да и нам, честно скажу, люди нужны.

— Шум поднимется, — отозвался Прямков, — скажут, что специально честного человека отстранили. Может, вам с ним поговорить, Сергей Сергеевич?..

— О чем же? — перебил Кулагин. — Уж не хотите ли вы, чтобы я заставил Фатеева…

— Что вы! — испугался ректор. — Избави бог! Но пусть он, по крайней мере, хоть разговаривает с родителями. Я из-за них работать не могу. Скрываюсь, понимаете ли, от всех бегаю!..

— Боюсь, Иван Тимофеевич, — вздохнул Кулагин, — ничего не получится. Я вам прислал одного из самых принципиальных работников… Отозвать Фатеева могу, а заставить изменить своим принципам — увольте!..

Разговор с ректором вернул Кулагину хорошее настроение. Он подумал о Фатееве, о том, что мало знает этого человека, достал из стола папку, в которой были фотографии сотрудников, отобранные для Доски почета. Фото Фатеева лежало сверху.

Через толстые стекла очков на Сергея Сергеевича смотрели иронически сощуренные глаза. Тяжелые, нависающие надбровья, тонкие твердые губы, неожиданно мягкий и широкий подбородок… Кулагин вдруг подумал: «А ведь у них есть что-то общее… В выражении…»

Почему-то в последнее время он то и дело вспоминал Горохова. И думал о нем без прежней острой неприязни, без раздражения, без нервозности, а с какой-то сосущей отцовской тоской, как о собственном сыне. Иногда ему казалось, что виною тому годы и он впадает в старческую сентиментальность, порой же представлялось, что Горохов является в мыслях как укор, как расплата за допущенную по отношению к нему несправедливость… Горохов однажды сказал, что в науке, к сожалению, не так уж мало чинуш. Не о нем ли это?.. Не о Кулагине ли?.. Нет, нет! Он прекрасный хирург!.. Все знают… За его плечами огромный опыт и сотни счастливых людей, которым он вернул самое дорогое — жизнь.