Витаутас Юргис Бубнис - Осеннее равноденствие. Час судьбы

В зале снова прогремел смех, все начали вставать, и Кристина с облегчением вздохнула.

— Давно столько не смеялась, — сказала на улице Марта Подерене, осушая краешки глаз кружевным носовым платком.

В неярком свете фонарей горели белые свечи каштанов, дул мягкий ветерок, развеивая пыль на мостовой и тяжелую бензиновую гарь.

— Говорят, одна минута смеха эквивалентна трем литрам морковного сока. Не слыхала? — тонкие пальцы Марты Подерене ухватились за локоть Кристины.

— Читала где-то.

— Надо бы хоть раз в неделю комедию смотреть… — Вдруг спохватилась: — Тебе не понравилось, Криста?

— Почему. Ничего. Хоть я и не поклонница комедий.

— Днем тащим ярмо — на кого мы похожи стали, о боже милосердный! — хоть в кино передохнуть. Но ты, Криста… Можно подумать, что я тебя не знаю, золотце.

Кристина прильнула щекой к плечу Марты, которая была на голову выше ее, прижала локтем ее руку.

— Индре дома одну оставила.

— Ну, и что? Разве первый раз?

— Точнее, не одну. Друзья собрались, празднуют.

— Ну и что, хочется одним побыть, возраст такой.

— На душе кошки скребут.

— Твоя Индре хорошая, тихая девочка.

— Это правда, конечно, но все-таки…

Марта Подерене рассмеялась от души. Она всегда была настоящей подругой.

— Как ни старайся, все равно долго возле себя не удержишь. Девочка вытянулась и уже чирикает как воробышек, перышки приглаживает.

— Пока кот не цапнет, — усмехнулась Кристина и испугалась своей шутки.

— Твоя Индре не такая. Был бы у меня сын постарше, золотце, посваталась бы.

— Красивая у тебя парочка, Марта.

— Сорванцы! Тарзаны! Бандиты! — не без гордости проговорила Марта Подерене. — Да и чего желать, чужие руки растят. Когда у них каникулы, у меня хлопот полон рот.

Они шагали по длинной липовой аллее, говорили о всякой чепухе, Криста даже тревожиться перестала. Только когда попрощались у перекрестка и разошлись, она подумала: надо было переночевать у Марты, она бы охотно приняла. Но… почему она должна ночевать не дома? Мало ли чего Индре наплела, обрадуется матери, когда увидит.

Лестничная клетка содрогалась от музыки. Кристина постояла у двери, отошла в сторону, ухватилась за перила. Сейчас вернется на улицу, погуляет хоть до двенадцати. Только зачем такой шум? Что соседи скажут? Еще пожалуются. Уходя, не предупредила Индре, а сама-то не догадается. Ах, эти дети… Чего от них ждать. Сейчас приоткроет дверь и рукой покажет: прикрутите, мол. Вот тогда и уйдет, еще немножко погуляет…

Долго рылась в сумочке, никак не могла найти ключ. Отупевшие пальцы неуклюже задевали помаду, зеркальце, ножницы, кошелек, мяли носовой платок, до боли укололись о шпильку и снова ворошили, рылись, пока, наконец, на самом дне в уголке не нашарили кусочек желтого металла с шелковой тесемкой. А может, не стоит? Соседи пошумят и перестанут. Но замок уже щелкнул, дверь приоткрылась, словно ее потянули изнутри — не Кристина ее толкнула, нет. Переступила одной ногой порог и застыла, подавшись вперед. В тесной прихожей под вешалкой, среди висящих плащей, какой-то долговязый парень в красной рубашке, выпятив жирный девчоночий зад, обтянутый залатанными джинсами, тискал Индре, прижав ее к стене. Ее обнаженные руки, закинутые на шею парню, трепыхались. Кристина не нашла сил, чтобы отскочить и захлопнуть дверь. Словно в столбняке, широко разинув рот, глядела она на эту странную схватку, пока из кухни вдруг не выскочил какой-то парень и не рявкнул:

— Хватит!

Индре увидела мать. Пронзила взглядом разъяренного зверька, встряхнулась и, схватив за руку внезапно побледневшего краснорубашечника, утащила его в комнату. Все забежали туда, захлопнули за собой дверь.

На подгибающихся ногах, опираясь рукой о стену, Кристина добралась до кухни и грузно опустилась на табурет. Глядела на застланный серым линолеумом пол, усеянный окурками и пробками от бутылок, усыпанный кофе и сахарной пудрой. Сидела, погрузившись в тяжелое облако сигаретного дыма, намертво стиснув зубы и сжав губы. В комнате замолкла музыка, послышались шепот и шорох. Кто-то на кого-то шикал, кто-то сказал, что у него «люкс-идея», потом захихикала девчонка и громко, нараспев произнесла: «Кошма-а-ар». Голоса, слова, громыханье стульев и звон стекла смешались воедино, Криста не только не могла ничего разобрать, но и не хотела. Кончиками пальцев сжала виски, потом заткнула уши и все трясла головой, трясла, словно силясь проснуться от кошмарного сна.

Когда чуть успокоилась и открыла глаза, увидела Индре. Прислонясь спиной к притворенной двери, дочка злобно глядела на нее. Жирно подведенные ресницы подрагивали.

— Зачем вернулась?

Это был не вопрос — обвинение, от которого Кристина съежилась. Она не могла оправдываться, защищаться. И не нашла слов, которыми сама могла бы атаковать.

— Ты испортила мой праздник. Ты все нам испортила.

Индре цедила слова сквозь зубы. И крепко сжимала кулачки, словно собираясь ударить мать.

— Индре… доченька, — наконец отдышалась Кристина. — Ты забыла, Индре, сколько тебе лет.

— О, крошка!.. Я для тебя всегда крошка. А что завтра или послезавтра паспорт принесу, и не думаешь.

— Паспорт ничего не значит… еще ничего не значит…

— Нотацию прочитаешь в другой раз, когда у меня будет время. Сейчас мы уходим.

— Куда ты пойдешь, Индре?

— Адью! — махнула детской ручонкой, еще книксен сделала и через плечо оглянулась на столпившихся в прихожей друзей: вот какой я молодец!

Кристина встала с табурета, сделала шаг. Под ногой хрустнул черепок разбитого блюдечка.

— С кем ты связалась?.. С кого пример?..

Индре уже из-за двери посмотрела взглядом разъяренного звереныша. Казалось, даже белыми зубами застучала.

— Это твоя жизнь мне должна быть примером?

Неужели это дочка швырнула? Прямо в лицо. И отвернулась — делай, что хочешь!

В прихожей топтались трое парней и две девчонки, ровесницы Индре. Краснорубашечник держал в руке магнитофон, в другой — увесистую сумку. Индре схватила курточку с вешалки.

— Куда вы, дети? Посидели бы, — Кристина не знала, как удержать их, убегающих в дверь. — Индре! Куда ты?..

Слова матери, может, и дошли до дочки, — она застыла на ступеньке лестницы, покачнулась. Однако краснорубашечник потянул Индре за руку и ухмыльнулся:

— На зеленой лужайке бабочек погоняем, цветочки посрываем.

С воплями и хохотом скатились с лестницы.

Кристина затворила дверь, добрела до кухни и опустилась на тот же табурет. Боком прислонилась к столу, горящие щеки зажала ладонями.

Ах ты, господи…

— Когда я была маленькая…

— Рассказывай, мама…

— Когда я была такая, как ты…

Индре была внимательной слушательницей, однако Кристина считала, что лучше прочитать ребенку сказку, чем пускаться в далекие времена, которые туманным озером плавали в ее памяти. И все-таки иногда, не устояв перед просьбой малышки, устремляла взгляд куда-то вдаль и начинала: