Вячеслав Бучарский - Экзамены

— Вот все вы такие! Будто играть больше негде!..

Я обиделся. Я был вдвое старше того шпингалета!

На остановке возле кино Валя еще раз понюхала букет.

— Ну, вылетай!

— Еще прокатишь?

— Приноси сирень — прокачу.

…Наша дружба с Глебом Суровцевым или, попросту, с Суриком, началась после драки. Вернее, с тех пор, как он впервые меня побил.

Сурик учился в нашем классе, но мы долгое время не ладили: я был троечником и, естественно, не жаловал отличников. К тому же Глеб хоть и жил на нашей улице, но на другой ее стороне, за посадками, то есть относился к враждовавшей с нашей стороной партии. Несколько раз я «схлестывался» с этим щуплым черноголовым мальчишкой и всегда первым разбивал ему нос до крови…

Наверное, он, увидев меня в Валиной кабине, заметил и сирень. Не мог же Сурик, этот несчастный зубрила, сам придумать то, что придумал я!.. Короче, однажды рядом с Валей уже ехал Сурик, а на приборной доске лежал точно такой же букет, какие я приносил… Подкараулив соперника после уроков, я отвел за угол и потребовал, чтобы он навеки забыл Валю и не смел приносить ей свои букетики. Сурик, однако, не струсил. Сказал, что даже не подумает… Пришлось еще раз подраться. Сурик бил твердо и точно; от удивления я никак не мог попасть ему в нос, и скоро сам ощутил в ноздрях странную легкость, а во рту — солоноватый привкус крови… Но, выиграв тот бой, он не запретил мне приносить Вале сирень.

…Мягкие светло-зеленые сердечки листьев сирени округлялись и темнели. Все меньше оставалось метелок с бутонами: они превращались в пушистые соцветия. Праздник продолжался, он достиг высшей точки: каждый куст в посадках был объят бесшумным пожаром цветения…

Пока я ждал Валин трамвай, перебрал весь букет, но нашел только одну «пятерку».

В кабине я протянул ладонь с крошечным цветком-звездочкой вагоновожатой:

— Вот, съешь!

— Ой, счастьице нашел! — обрадовалась Валя. Но не взяла «пятерку».

— Ты и должен съесть. Счастье не дарят, нужно искать самой.

Цветочек был горьким. Но горечь недолго держалась во рту — очень уж маленькой была та сиреневая звездочка.

А Валя пела. У нее была такая привычка — напевать во время работы. Как раз хватало одной песни от остановки до остановки. На следующем перегоне пела уже другую песню.

— Валя, хочешь, скажу, какая у меня мечта?

— Ну, скажи, — отозвалась она и посмотрела на меня с любопытством.

— Вот кончу школу и тогда поступлю в военное училище. Только не в морское, а где летчиков учат. Буду на реактивных истребителях летать!

— Вы, мальчишки, все хотите в летчики или в моряки… Как будто других профессий нет!

— Валь, а у тебя есть какая-нибудь мечта?

— Есть…

— Какая?

— Хочу счастьице найти, — сказала она, улыбнувшись.

Тут я решился на главный вопрос.

— Валь, а ты скоро выйдешь замуж?

Ее улыбку словно сдуло встречным ветром.

— Ну, даешь! Кто тебе про это сказал?

— Мы вчера видели, как ты с Коськой Поливановым в кино под ручку ходила!

— Да? — Валя, поджав губы, строго взглянула на меня. — Ну и что?

Приближалась остановка «Кинотеатр «Салют», за которой будет диспетчерская. Времени на колебания не оставалось. Собравшись с духом, я выпалил:

— Ты не выходи за него замуж, Валь! Подумаешь, капитан!.. Уйдет в море — и жди его… А я летчиком стану! У летчиков знаешь какая форма! Подожди меня, Валь, я на тебе обязательно женюсь, честное слово!

Ее губы сжались, она пригнула голову, но все-таки выдержала, не расхохоталась.

…Федун появился в самый разгар боя. Пальба утихла; нас настораживал заинтересованный, но недобрый блеск его глаз. Однако не сразу Федун вмешался в наши военные действия.

Шагах в пяти от ямы, из которой мы расстреливали наступавших «фрицев» (яму постепенно выкопали женщины с нашей улицы, приходившие сюда за землей для цветочных горшков), высился огромный вяз со срезанной ударом молнии верхушкой. Там, желтея разломом, торчала, будто перекладина семафора, толстая ветка. К ней был привязан конец проволоки. Другой конец с закрепленной на нем дощечкой был заброшен в развилку ближнего ясеня.

Федун взобрался на ясень, оседлал дощечку и с воплем, похожим на крик молодого осла, ринулся с дерева. Пронесся над нашими головами и взлетел выше кустов, за которыми лежали трамвайные рельсы. На мгновение завис на уровне верхушек столбов, служивших растяжками для трамвайных проводов, и, снова огласив тарзаньим криком посадки, просвистел натянутой струной над нашим окопом.

Мы следили за полетом и завидовали. Катанье на «тарзанке» нам было недоступно. Отчасти из-за большой высоты и обрывающей дух скорости. Отчасти из-за страха быть побитым хозяевами качелей — теми взрослыми парнями, у которых Федун был на побегушках. Размахи делались все короче. Наконец Федун спрыгнул на землю и, забросив сиденье «тарзанки» в развилку ясеня, подошел к нам.

На этот раз он никого не стал обыскивать. Правда, он взял у Мопса (Женька Ганушкин был курнос и вислощек) его автомат и, кривя иронически губы, попробовал отломать барабан — деревянный кругляк, прибитый рядом со спусковым крючком. Барабан не поддался — крепко был прихвачен. Тогда Федун направил автомат в лицо Мопсу и завертел трещотку. Автомат застрочил как настоящий.

— Так я и поверил, что ты сам его сделал! — насмешливо сказал Федун.

— Отец, — угрюмо прогудел Мопс, волнуясь за оружие. Потому что Федуну доверять нельзя. Возьмет да шарахнет автоматом об ствол дерева. Но Федун вернул автомат Мопсу.

— Кино про Заслонова видели? — спросил он у нас. Мы молчали. — Он партизан был, поезда пускал под откос. Положит мину на рельсы — и весь состав летит кувырком! Это вам не самодельные трещотки… Так что будем сейчас в партизаны играть. Кто смелый — за мной!

Пришлось следовать за ним, хотя мы были не прочь продолжать игру по-своему.

— Видали! — Федун показал нам ржавый болт толщиной в два пальца. — Накроем газеткой — никто не догадается. А трамвай с рельсов соскочит — как дважды два!

Мопса он назначил разведчиком.

Спрятавшись за столб, Мопс наблюдал обстановку. Когда появился трамвай, шедший от базара, он возбужденно застонал: «Идет, идет!»

— Чей? — осведомился Федун.

По нашей линии ходили три трамвайных состава. Один водила Валя, другой рябая тетя Зина, третий какая-то древняя старуха, появившаяся на маршруте недавно.

— Рябая! — донес разведчик.

— Пропускаем! — распорядился наш командир.

Следующим оказался Валин голубой трамвай.

Федун отправил меня к Мопсу, вручив болт и обрывок газеты. Я подполз к рельсам по-пластунски. Мопс тоже залег, ждал меня. Мы замаскировали болт газетой — вроде бы ветром принесло. Это Федун ловко придумал — мало ли всякого мусора валялось между рельсами!