Вячеслав Бучарский - Экзамены

— Кирилл, ну что, встанешь? Уже подходим, — с вымученной, виноватой улыбочкой напомнил Ведерников. — Давай рули, я ведь пробьюсь!

Дорофеев молча кивнул. И передвинулся вправо, к штурвальному колесу. Ведерников встал на его место.

Дорофеев перевел рукоять газа в верхнее положение, разрешая двигателю разогнаться до максимальных оборотов. Остров Каменный быстро отодвинулся назад, справа выступили в прозрачных сумерках четыре одна за другой стоявших скалы, у подножия которых Река кипела, роилась белыми всплесками, словно раздутая ветром клумба с белыми цветами.

В лоции про это место было написано так:

«Шивера Свальная имеет ряд скальных гряд. Дно каменистое, с устойчивым рельефом, кроме участка 613—612 км, где наблюдается переформирование гравелисто-песчаных кос и осередков. Судовой ход извилистый, наименьшая глубина 0,95 м, ширина 40 м. В районе каменной гряды скорость течения достигает 15 км/ч. При проходе шиверы рекомендуется держаться ближе к правой кромке, так как здесь наблюдается свальное течение на правую кромку судового хода».

На шпиле «Ласточки» трепетал узкий выцветший вымпел. Он бился беспорядочно, то отклоняясь влево, то трепетно вытягиваясь в правую сторону, то взлетая вверх.

Этот вымпел больше всего тревожил Дорофеева.

— Чертов ветер! — тихо выругался капитан. — Никогда здесь не знаешь, куда он дует.

— А парусность у барж — будь здоров! — понимающе откликнулся Ведерников.

— Если будем держаться правой кромки, как сказано в лоции, — капитан ткнул пальцем в замусоленный лист, — нас аккурат на берег вынесет, никаким трактором потом не стащишь!

— А слева острые камни, — напомнил Ведерников.

— Ага… Получается как в сказке: направо пойдешь — сам умрешь, налево пойдешь — разбойнички помогут. Значит, только прямо, в самую пасть!

Чем ближе подходили к шивере, тем яростнее шумела вода, тем меньше становилась скорость теплохода. В сливе, то есть там, где вода уже вскипала, совсем замедлились, хотя двигатель ревел с надрывом. Со стороны казалось, что маленькое суденышко, тянувшее за собой на длинном тросе две пустые железные посудины (каждая с большой речной теплоход), подкрадывалось к перелому на воде.

Проходить шиверу одиночной тягой нелегко и в тихую погоду, но теперь здесь метался шквальный ветер, и пустые широкотелые баржи были для него заманчивой игрушкой. Вот какую задачу предстояло решить Дорофееву: караван, имеющий осадку где-то около восьмидесяти сантиметров и не имеющий положенной двойной тяги, должен был пройти участок глубиной около метра, где рельеф дна меняется, где скорость встречного потока почти равна скорости теплохода, и при этом не поддаться не только ветру, но и свальному, то есть поперечному течению, сносящему караван, от правого берега к левому.

В старые времена русские купцы и крестьяне, обживавшие эти дикие места, перед тем как войти в шиверу, усердно молились богу. Все было в воле божьей: смилостивится — проскочишь, пойдешь дальше, улавливая в паруса попутный ветер, а уж если разгневается — окажешься на мели в разбитой посудине, а не то и выкупаешься в ледяной зеленой купели.

У Дорофеева, выросшего в большой трудовой семье, где полагались больше на выносливость и на собственные умелые руки, о боге понятие было смутное. И доверял он лишь самому себе и своей молодой удачливости.

Вскинув брови, выпучив голубые глаза, Дорофеев то припадал к штурвальному колесу, то оглядывался назад, на баржи, то выскакивал из рубки и свешивался за борт, чтобы взглянуть на дно, то опять бросался к рогатому колесу штурвала и прокручивал его в полный оборот вправо или влево.

В какие мелкие лоскутья рвалась о зубчато-каменистое дно вода за бортом!

Связанное с рулями штурвальное колесо, а также рукоятка газа, позволявшая маневрировать скоростью, — вот все, что было у капитана для управления и судном, и баржами, тащившимися на длинном (чтобы минимальным было сопротивление течению) тросе.

Все произошло неподалеку от верхнего слива: судно замерло и баржи остановились в том самом месте, про которое в лоции было сказано, что гравелисто-песчаные косы и осередки, то есть зародыши островов, постоянно изменяют здесь рельеф дна.

Уже близки были вешки, показавшие выход из шиверы. Мотало их из стороны в сторону разламывающейся водой. Метров сто до них оставалось — и не дотянуться!

Баржи ерзали на короткой тросовой связке между собой, свальным течением сносило их вправо, а ветер давил на их правые бока и толкал влево. Вдруг ветер изменился, погнал вместе с течением баржи вправо, на мель. Дорофеев кинулся к штурвальному колесу и крутанул его на полтора оборота — теплоход нехотя шевельнул кормой, и слабый рывок передался по туго натянутой струне троса баржам, они как бы в недоумении замерли.

Ах, как нужна была сейчас скорость! Ну хоть самая малая, самая черепашья… только бы двигаться!

Дизель ревел и стрелял, завеса рыжеватого выхлопного чада окутала и теплоход и баржи, но вода давила в лоб на теплоход, и он не двигался.

В эту минуту каждый из членов экипажа испытывал одно и то же чувство: неукротимое желание хоть чем-нибудь помочь Дорофееву. Но ни теплоходу, напрягавшему все свои так называемые лошадиные силы, ни капитану, мобилизовавшему все свои силы человеческие, помочь они не могли. Капитан вел поединок с Рекой в том месте, где дикий ее характер проявлялся с полной откровенностью и в полную силу.

«Мог бы я вместо Дорофеева провести здесь караван? — спрашивал себя стоявший в ходовой рубке Уздечкин. И честно признавался: — Не мог бы!» Он сознавал это так же ясно, как и то, что никогда не поднимет штангу с рекордным весом, никогда не пробежит быстрее всех стометровку, не будет отсчитывать последние секунды до старта в космическом корабле. Человеку многое хочется, но не все он может. Однако кое-что все-таки может! Надо только вовремя понять, что именно твое, твоя судьба, и уж в этом узком и конкретном деле постараться достичь настоящей высоты.

Уздечкин не забывал, что ему предстоит разговор с Маргаритой насчет женитьбы. Это было нешуточное дело! Сначала она может не понять его и отказаться. Может даже посмеяться над ним. Надо будет терпеливо объяснить ей, что она должна полюбить Уздечкина, потому что он любит ее серьезно и глубоко. Что с ним ей будет хорошо, в ее жизни появится постоянная опора, и тогда она уже не станет хороводиться со шкипером и рефрижераторщиком. Тогда она станет самой обыкновенной женщиной, женой и матерью, а это как раз и есть то самое, что она так слепо и беспомощно ищет.

«Мог бы я вместо Дорофеева выскочить из шиверы? — спрашивал себя забравшийся на люк машинного отделения Карнаухов. — Мог бы, наверное, если бы не был таким маленьким и слабым. Если бы не боялся Бурнина и вообще никого бы не боялся. Если бы учился на судоводительских курсах… А почему бы не поучиться? Ведь учился я на крановщика! Да, но потом случилась у меня авария. А тут до аварии еще ближе. Нет уж, лучше я в мотористах останусь! Только как же это можно — всю жизнь в маленьких оставаться? Может, попробовать? Может, рискнуть? Пусть даже авария! Все равно попробовать!»