Вячеслав Бучарский - Экзамены

Наташа, оробев, сдвинулась ближе к дверце, в самый угол забилась. При этом за ворот пальто стряхнулась вода с клеенчатой косынки и ледяной струйкой побежала по спине.

— Тебе, Коля, в кино надо сниматься, — спокойно заметил Иван Михайлович.

— А чо?

— Смеяться мастак. Прямо завидно слушать!

— Смех — не грех, — с достоинством ответил водитель. Но в разговор больше не вступал.

— Ты в угол не прячься, Наташа, — сказал председатель. — Ничего смешного в твоей истории нет, всякому человеку на новом месте нелегко корешки пускать… А тебе-то, девушка, может, уже и хватит судьбу пытать? Отступиться — не всегда позор. Мать-то в дом примет, наверное, ведь не Савелиха она!.. А уж работу мы тебе найдем, работы у нас на всех хватает и даже остается… Ты вот подумай об этом как-нибудь на досуге.

Когда проехали по деревянному мостику над Брынкой, Иван Михайлович приказал шоферу остановиться и выскочил под дождь. Минут пять его не было. Николай не глушил мотор, на холостых оборотах «газик» нетерпеливо подпрыгивал. Шофер молча курил — Наташе показалось, что у его папиросы и дым едче, чем у той, которую курил Иван Михайлович.

Она вспомнила, как два года назад Иван Михайлович, тогда еще главный агроном колхоза, заходил к ним в дом с просьбой принять постояльцев. Был он краснощек, серьезен; сидел в кухне на табуретке, поставив ноги на перекладину и положив кепку на колени. Он не настаивал, а только просил принять пять девушек-шефов, приехавших из города на заготовку кормов. При этом Батурин внимательно оглядывал кухню, тесную от большой печи с казенкой, на которой резвились котята; взгляд его останавливался то на умывальнике, прибитом к косяку двери, то на тазике с облупившейся по краям эмалью, стоявшем под рукомойником на табуретке, то на ворохе стеганок и плащей, висевших на гвоздях, вбитых в стену, где под пузырившимися обоями шуршали тараканы. Смотрел он на все это без брезгливости и осуждения, а с заботой, видимо жалея простую, скромно живущую семью, в которой два мужика, но оба малолетние (Мишатка в ту пору только еще собирался в школу). Мать согласилась приютить городских, тем более что Наташа, старшая дочь, должна была вот-вот уехать в техническое училище. Заговорил Иван Михайлович и об этом:

— Слыхал я, что Гомонкова подбила тебя в город переезжать. Дело, конечно, ваше, вы уже взрослые, коль аттестат зрелости на руках. Только смотри, не пожалела бы потом… Вера — девица бедовая, она и в городе не пропадет. А ты вот — не растеряешься?

Ответила ему не Наташа, а мать. Пожаловавшись на старость и болезни, она сказала, что никак не хочет своей дочке той же доли, какая выпала в жизни ей самой. Тем и закончился разговор… Но в городе Наташе пришлось самой убедиться, как прав был Иван Михайлович. Они с Веркой окончили профтехучилище и были направлены в штамповочный цех. Только недолго проработала там Гомонкова. Она стала Березниковой, выскочила замуж за инженера, и вскоре после того муж пристроил ее лаборанткой в отдел. Наташа радовалась за подругу, свидетельницей была у нее на свадьбе. Но потом, побывав раз-другой у молодых в гостях, почувствовала, что не очень-то они ей рады… Так и распалась дружба: встретятся иной раз с Веркой на заводском дворе, кивнут друг другу и разбегутся.

…Вернувшись в машину, мокрый с ног до головы, как будто нырял в речку, председатель озабоченно сообщил:

— Все прибывает вода. Лишь бы за ночь мост не снесло, утром будем авралить… Ну и весна, черт бы ее повернул!

Наташа решила, что он забыл о ней. Прижавшись лбом к холодному стеклу, высматривала в кромешной темноте огоньки родного села, которые вот-вот должны были показаться.

— У меня половодье, того и гляди, скотный двор в Павлинове поплывет, так нет, бросай все дела и будь любезен на совещание в район! И ведь никому ничего не докажешь!.. — Иван Михайлович обтер лицо носовым платком. Он проговорил это самому себе, будто размышлял вслух. И вдруг, без всякого перехода, добавил: — А к нам, Наташа, пополнение пришло. Женихов прибыло — чуть не целый взвод… Кто из СПТУ, кто после армии. Хорошие есть хлопцы. Ты меня слышишь?

— Ага, — встрепенулась девушка.

— Геннадия Артамонова небось знаешь?

— Знаю. — Ответ Наташи прозвучал настороженно.

— Хороший малый. Горячий, с норовом, но шофер — высший класс! Да… Что-то давненько у нас в колхозе свадеб не играли, правда, Коля?

— Ишь, надулся, — добродушно проворчал председатель. — Тебя бы, гуляку, тоже не мешало оженить!..

Шофер молча передернул плечами.

Высаживая Наташу возле дома, в котором жила ее мать, Иван Михайлович сказал на прощание:

— Ты разговор-то наш не забывай… В городе многое от случая зависит, а здесь у нас все люди на виду. Не приживешься, так смело к нам возвращайся. Смеяться не будем, примем как родную…

Красному пальто из искусственной кожи (совсем как настоящая!) дивились в прошлый ее приезд, осенью, на Октябрьские праздники. Теперь был черед удивляться емкому портфелю, твердому, будто чемодан, со щелкающими, как кастаньеты, замками.

Бойкий на язык Васька сразу нашел чем поддеть сестру-горожанку:

— Мам, мы теперича Натаху меньше чем за директора замуж не спровадим. Гля, по́ртфель у нее какой, прямо директорский!

— Не по́ртфель, а портфе́ль, — осадила его Наташа. Щелкнув замками, стала выкладывать подарки: матери шелковую блузку, Ваське рубашку и модный галстук, Мишатке тоже рубашку и домашние тапочки — чтобы не ходил по избе, как старик, в валенках.

Шелестели раздираемые целлофановые конверты, в которые были упакованы рубашки; отталкивая друг друга, братья лезли к зеркалу полюбоваться обновками, и мать смотрела на себя поверх мальчишеских голов — в голубой блузке она точно помолодела.

— Вот и не прячь, носи, — сказала ей Наташа, успокоившись: подарки всем понравились.

— А песни привезла? — спросил Миша, влюбленно глядя на сестренку.

— И песни привезла, вон сколько! Наташа достала из портфеля стопку гибких грампластинок. — Включай скорее радиолу, послушаем!

— Завяжи мне галстук, я не умею, — попросил Вася. — Завтра на танцы в клуб свалюсь. Держись теперича, Артамон, слабо твоим джинсам с заклепками против моего галстука!

Будто между прочим, Наташа спросила:

— Давно Генка из армии пришел?

— Уж, поди, месяц, как дома. Он у нас в королях… С Нинкой Ореховой гуляет.

Завязывая узел на галстуке, Наташа почувствовала, как похолодели и стали непослушными, ее пальцы, когда брат сказал про Орехову. Значит, все-таки правда!.. Какая она, эта Нинка!

Легли спать за полночь. После переезда Наташи в город на ее кровати стал спать Васька, а его железную узкую койку вынесли во двор, рассудив, что приезжая погостить, Наташа может одну-две ночи и с матерью поспать.