Вячеслав Бучарский - Экзамены
- Название:Экзамены
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1980
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Вячеслав Бучарский - Экзамены краткое содержание
Экзамены - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Обида
На выгоне, полого спускавшемся к ручью, бродили две лошади. Они были темно-бурыми, почти шоколадного цвета. Не связанные и никем не охраняемые, лошади то сближались, то расходились и с хрустом выщипывали сочную июньскую траву.
У Игнатьева на коленях лежала папка, белевшая прижатым к ней листом бумаги. Сидя на кочке и поглядывая вдаль из-под козырька полотняной кепки, Игнатьев рисовал. Лошади сошлись, скрестили шеи. Пушистыми шарами скатывались к ручью ракиты. Дальний берег золотился в лучах солнца травяным ворсом. Карандаш Игнатьева оставлял на бумаге уверенные линии и штрихи.
Утренние лучи богаты ультрафиолетом. Кожа покрывается испариной, стягивается. И, конечно же, приобретает столь ценимый горожанами коричневый цвет. Они, горожане, лежали возле заброшенной сеялки, расстелив на траве куртки и рубахи. Ругали совхозное начальство, нажимая на такие слова, как «наряд», «аванс», «растаривание» или даже «АВМ». Это прежде неведомое сочетание букв теперь понимал каждый. Агрегат витаминной муки — вот что они значили.
— Ежли бы я был тут директором, я бы до такого не допустил! — заявил Горохов, седоватый щуплый мужчина в куртке из военного сукна. Он лишь расстегнул на ней пуговицы, но не снял. Зато расшнуровал и сбросил кеды с белыми литыми подошвами, вынул из них стельки и разложил сушиться. — Я бы, во-первых, что… Обязательно, чтобы каждый знал свой участок работы. Ежли ты жатчик, то коси. Ежли тракторист, то вози траву. И уж за технику отвечай мне, как перед богом!.. А тут что ни утро, то базар у конторы, ждут: кого куда. Главный агроном за голову хватается… Нет, ежли б я был директором, я бы женщину главным агрономом ни за что не взял бы!
— Ежли бы да лезли бы! — насмешливо откликнулся Жаркин, мужчина лет тридцати, мускулистый, чернокудрый, с обильной растительностью на груди. — Чего же ты не стал директором — время-то было!.. Вон Федоров, здешний босс, лет на десять моложе тебя. А ты, Алексей Иваныч, только языком тарахтеть: я бы, я бы… Иди вот и добивайся, чтобы нас обеспечили работой — ты же над нами директор!
— Не надоело вам брехаться? — вмешался механик Мокроусов. — Вчера силосную яму кончали, не до муки было… Привезут скоро траву. Вот роса чуть протряхнет — привезут зеленку!
Механик был местным: жил в совхозе. Он и сидел особняком, на раме сеялки, упираясь локтями в колени и сцепив кисти рук.
— Вить, а ты же сам недавно брехался! — ласково напомнил Мокроусову Алексей Иванович Горохов. Он был назначен старшим в группе горожан-шефов, поэтому бывал каждое утро в кабинете главного агронома. Вера Васильевна, маленькая невзрачная женщина с сорванным голосом, главный агроном совхоза, подолгу разбиралась с кладовщиками, механиками, шоферами и трактористами. Горохов терпеливо дожидался своей очереди в углу тесного кабинета и только головой насмешливо покачивал: ну и порядочки! Например, сегодня утром он был свидетелем того, как непочтительно спорил с Верой Васильевной этот механик Мокроусов. Главный агроном предложила ему взять несколько человек из шефов (кивнула при этом в сторону Горохова) и заняться чисткой клеток на птичнике. Алексей Иванович любил сырые куриные яйца, обрадовался. Но Мокроусов вдруг уперся, сказал, что надо травяную муку готовить. «Да ведь дождь был недавно, жатки траву не поднимут!» — сомневалась Вера Васильевна. «Это как за дело взяться! — стоял на своем Мокроусов. — Лишь бы жатчики не придуривались, а косить вполне можно». — «Ну, тогда на птичник не надо, там сами управятся, — хриплым, почти мужским голосом распорядилась Вера Васильевна. И, разыскав взглядом Горохова, сказала: — Значит, вы, как старший группы, выделите пять человек в помощь товарищу Мокроусову — для работы на агрегате витаминной муки».
— Выходит, все-таки придуриваются жатчики! — снова обратился Горохов к механику.
И опять Мокроусов не ответил. Широкогрудый, крепкий, с прилипшими к высокому потному лбу волосами, он только терпеливо посмотрел на Горохова. Неторопливость взгляда его глубоко спрятанных серых глаз выдавала в нем человека основательного и неговорливого.
Горохов и носки снял, аккуратно расстелил их на траве рядом с кедами; осторожно ступая белыми ногами, подошел к занятому рисованием Игнатьеву, заглянул через его плечо. И застыл в неловкой позе, подавшись вперед, вытянув шею, так что высунулась из ворота куртки незагорелая ее часть. Смешно и странно выглядел Горохов — как гончая в стойке. Заинтересовались, подошли остальные.
У каждого из стоявших за спиной Игнатьева пейзаж с конями, с деревьями над ручьем вызывал то неосознаваемое обычно чувство оторванности, которое оживает в редкие моменты, когда душа бывает разбужена красотой. От этой глубинной муки не избавиться возгласом: «Ах, хорошо-то как!» Да и неприлично взрослым людям ахать. Но выходило так, что на виду у всех Игнатьев, этот тишайший и скромнейший человек лет пятидесяти, прибирал к рукам нечто в высшей степени ценное, брал даром, брал, сколько хотел — и никто, кроме него, взять не мог…
Только Мокроусова художник не интересовал — остался сидеть на раме сеялки; озабоченно щурясь, посматривал на бегущие по небу кучевые облачка.
— Чувствуешь, Витя, какие люди приезжают к вам на помощь из города! — со значительностью произнес, обращаясь к механику, Горохов.
Мокроусов только плечами чуть шевельнул. Всяких горожан он видывал. Его и самого фотографы снимали, и киношники, и для телевидения. У каждого своя работа. Художникам платят за картины, а ему, Мокроусову, за тонны приготовленной и упакованной в бумажные мешки травяной витаминной муки. И давно уже убедился механик, что получает он за свою работу вовсе не меньше, чем городские фотографы, кинооператоры или художники…
— Вам, сельским, все нипочем, — криво улыбаясь, сказал Горохов. — А вот Павел Петрович, видишь, человек искусства. Что хочешь может изобразить… Хочешь, с тебя портрет нарисует?
— Да на кой он мне, портрет-то? — спокойно спросил Мокроусов.
— Эх ты, на кой! Не на кой, а зачем, — воодушевленно повел Горохов. — Это же память будет! Вот живешь ты в деревне, кто тут тебя нарисует? А Павлу Петровичу ничего не стоит. Раз-два — и готов!.. В хате повесишь. — Подмигнув своим, Горохов прибавил: — А то небось в дому одни иконы по углам!
Икон у Мокроусова не было: когда женился, получил в совхозе отдельную двухкомнатную квартиру, и тащить в нее разных богородиц и угодников ни у него, ни у его жены Татьяны охоты не было. Картин, правда, тоже не имелось — вместо них висели собранные под стекло, в темных деревянных рамках, фотокарточки.
Шутка Горохова насчет икон понравилась — горожанам приятно было хотя бы в этом почувствовать свое превосходство: в их городских квартирах, хоть и тесны они, хоть и оторваны от земли на высоту этажей, икон и вовсе не водилось. Потому все смеялись: и похожий на цыгана Жаркин, и старый почтовый работник Семен Семенович, и мускулистый спортсмен Коля Лукьянов, и удалившийся от общества Хорев. Только Игнатьев не засмеялся. Оторвавшись от этюда, он серьезно спросил:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: