Вадим Чернов - Королевский краб

— Боцману на бак! — повторил, со вкусом вслушиваясь в раскаты собственного баса, вахтенный штурман Базалевич. — Майна якор-р-рь!

А Серега, который уже совсем проснулся, вытянулся на койке — осталось немного до подъема — и мысленно представил себе, как это он, вместо штурмана, сказал тоном, не терпящим возражений: «Боцману на бак! Майна якорь!» И как он, а не Алексей Георгиевич — отошел от радиотелефона, прошел мимо штурвального, озабоченно покосившись на компас. Никогда не вредно лишний раз убедиться, как дрейфует судно, не надо ли дать машинами чуть вперед или назад, влево или вправо? Поставить плавбазу неподалеку от своих сетей, не напороться на чужие, не сбить вешки — вот что главное. А потом, когда зайдет капитан-директор флотилии, можно лихо отрапортовать:

— Илья Ефремович, смайнали якорь. Пять связок на дно положили, пожалуй, хватит, тут грунт вязкий и течение несильное. Справа по борту полкабельтова, не больше, начинается порядок сетей первого мотобота, слева от кормы в двух кабельтовых, если не ошибаюсь, японская вешка.

Капитан, грузный, важный, медлительный Илья Ефремович, кивнет головой. Он знает, когда на вахте Сергей Иванович, можно и не проверять, но он все равно проверит. Не глядя протянет руку, не глядя возьмет у молодого штурмана бинокль и начнет искать в предутренней мгле вешку «азика» и японскую тоже. А потом на мостик поднимется, спотыкаясь о высокие ступеньки, заспанный завлов, совсем мальчик, но власть ему доверена огромная. Половина экипажа краболовной флотилии подчиняется ему, он — царь и бог всех добытчиков. Это сотни ловцов, распутчиков, постановщиков сетей и вся хозкоманда.

Молоденький завлов начнет суетиться на мостике, да только плевать на него Сергею Ивановичу. Он ему и бинокля не подаст, но Валерка сам найдет бинокль, начнет вертеть головой на тонкой шее, и не скоро он увидит то, что давно видят невооруженные острые глаза капитана и вахтенного штурмана, — наши и чужие вешки. Конечно, восхитится завлов, скажет:

— Когда на вахте Сергей Иванович, всегда морской порядок! Ведь это надо так точно поставить базу! Ночью, когда ничего не видно, а в локатор вешки не ухватишь.

— Не ухватишь, — согласится капитан. — Но у Сергея Ивановича глаза, как у рыси, и лучше. Помните, прошлый раз мы пришли на это южное поле в туман, а на вахте был этот… как его?

— Базалевич, — подскажет Серега, который завидовал Алексею Базалевичу, потому что у Базалевича жена — очаровательная врач флотилии. И, главное, верная жена, влюбленная в тощего, конопатого Лешку. Никто за ней ухаживать не смеет. Это бесполезное занятие.

— Во-во, Базалевич Алексей Георгиевич, — продолжит капитан. — Превосходный моряк, должен вам сказать. Хожу в море с ним третий год и ни в чем не могу его упрекнуть. Лихой человек, а взял на путину жену — словно оробел. Ответственности избегает. И тот раз, когда мы пришли на юг, уже светает, туман не расходится, а он бродит вокруг полей, никак не найдет проход между нашими сетями и японскими. Увидел, что я сержусь, и пошел звать на помощь Сергея Ивановича, а Сергей Иванович, вот бродяга, живо нашел и докладывает: «Справа японские вешки, слева нашей «семерки». Ну, смайнали якорь, туман тут разошелся, глядим, точно стоим, посередине!

Мечтал бы еще долго Серега, он любил мечтать, рисовать в воображении картины своего недалекого, как он считал, штурманского будущего, но вдруг в дверях каюты, перешагнув лишь одной ногой комингс, появился широкоплечий, с бронзовым лицом Карпович — старшина.

— Что вы, хлопцы, а? — спросил старшина негромко, глухим голосом и сглотнул тот комок, который всегда у него становился в горле, когда он волновался, и мешал ему произносить длинные фразы. — Хлопцы, а?

Карповичу очень хотелось, когда он шел сюда, в десятую каюту, сказать многое, особенно Сереге, его помощнику на мотоботе. На кого может положиться старшина, если не на помощника и на моториста? Ведь их тройка — командный состав на промысловом боте, экипаж которого, если не считать семерых распутчиков сетей на базе, всего двенадцать человек. Из двенадцати — только Карпович да Василий Иванович бывали раньше на крабе, остальные впервые пошли в море, не «морские» они люди. Очень нехорошо, а что делать? И Серегу Карпович взял своим помощником только потому, что он был единственным молодцом среди всех — как-никак студент третьего курса мореходки, в море на практике бывал, а теперь отпуск академический взял, наверное, проштрафился… Но практика — не путина, никакого сравнения, в этом и сам Серега убедился. Однако он обладал характером, как показалось старшине, отдавал команды твердо, работал быстро и еще успевал бранить неповоротливых так, что Карпович искренне ему завидовал.

А старшина от природы был немногословным человеком, но чрезвычайно эмоциональным и знал, как легко в нем просыпается ярость и жажда действовать без промедления. Оттого он всегда старался подавить в себе первую вспышку ярости. Так гвоздь забивают в дерево искусные плотники, одним ударом, со всего маху. А если это сразу не получается, то беда у плотника маленькая: согнется гвоздь в три погибели — и все, а у Карповича — большая. Становился он вроде стихийного бедствия, необузданным, страшным.

И вот шел старшина в десятую каюту с твердым намерением дать волю себе, потому что иного выхода не было. Жильцы десятой уже который раз просыпают, словно не слышат команды по динамику, включенному на полную мощность.

Карпович прекрасно понимал, что ловцы устают, работая от зари до темна, что на сон остается времени мало. В таких условиях проспать немудрено, со всяким может это случиться. Он и сам три дня назад так заснул. Настя трясла его за плечи с полчаса, а он все равно не просыпался. Тогда она чуть ли не в слезах выбежала на палубу, где у борта, около седьмого мотобота, сгрудились, ожидая старшину, десять ловцов, моторист Василий Иванович и лебедчик. Лебедчик уже держал руку на рубильнике, готовый спускать бот на воду; тут же был один из мастеров ловецкого цеха Николай, двадцатилетний, толстый парень, которого насмешливые девчата с вешалов прозвали Голубчиком.

Настя, соблюдая субординацию, сразу бросилась к мастеру:

— Голубчик, а мой-то как бы не заболел! Теплый, дышит, но не встает…

Круглое лицо молодого мастера стало пунцовым не столько от известия Насти, сколько от того, что его, быть может, впервые в глаза назвали не по имени.

— У меня есть имя, Настя, запомни это, — было сказал мастер, но тут на палубе появился Карпович, мрачный как туча. И так он глянул на жену, на свою команду, на Николая, что всем стало ясно, лучше забыть все и прыгать в мотобот, где уже был Серега и держался правой рукой за руль, а левой тянул трос газа на себя, давал обороты мотору.