Александр Листовский - Калёные тропы

— Что врачи! Врачи нашего брата шибко уважают. Один меня все порошками кормил. Горькими. Надоедал, покуда я ему шутя гранатой не погрозился, ну, а… — Митька не договорил.

За окном полыхнула яркая зарница. Заглушая звуки идущего поезда, прокатился тяжелый грохот.

Они переглянулись и посмотрели в окно. В мутной мгле трепетало огромное зарево.

— Это он, гад Мамонтов, — скрипнув зубами, сказал солдат.

Митька с удивлением посмотрел на него.

— Ну? Откуда ему здесь быть?

— Да я его вот как видел, — солдат показал рукой. — Совсем рядом проехал. А разве ты его не видел?

— Я ж под вагоном лежал. Да нет, может, ты обознался?

— Я его знаю.

Митька в раздумье покачал головой.

— А я думал — Шкуро́. Там, на станции, шкуро́вцы были. Волчья сотня. У них на рукавах знаки такие… Ну, раз Мамонтов здесь, то, как пить дать, Семен Михайлович где-то поблизости. Эх, кабы знать!

— А кто такой Семен Михайлович, Митя? — спросила Сашенька.

У Митьки брови полезли на лоб.

— Эва! Старое дело, новый протокол! А? Семена Михайловича не знает! Чудно! Да ты что, с неба свалилась?

— А откуда ей знать? — резонно заметил солдат.

— Семен Михайлович Буденный есть первый красный герой и лихой командир нашего конного корпуса! — бойко отчеканил Митька. — Да мы с ним, с Семеном Михайловичем, сколько уж раз этого Мамонтова гоняли и били. И того, что меня поранил, генерала Толкушкина тоже лупили. Семен Михайлович тогда самолично Толкушкина в речку загнал. Толкушкин-то коня бросил и в камыши убежал. А Семен Михайлович коня его словил и себе взял. Добрый конь. Казбеком звать. Так теперь и ездит на нем… А меня аккурат в том бою и поранили.

Митька замолчал, вытащил из кармана кисет с махоркой и, сильно волнуясь, чело почти никогда с ним еще не случалось, стал крутить папироску.

— А я, товарищ, пожалуй, на следующей остановке сойду, — сказал он солдату.

— Зачем?

— Чую, что Семен Михайлович где-то поблизости.

— Уверен?

— А как же!

— Смотри, к Мамонтову не попади.

— Не таковский.

Зарево за окном разгоралось все шире, колыхаясь и охватывая горизонт. Временами ослепительным фейерверком взлетали в небо яркие брызги огня, и тогда раскатывался глухой, потрясающий окрестности грохот.

В окно настойчиво постучали. Федя, — он всегда спал одним глазом, — проснулся и, вскочив с лавки, подбежал к окну.

— Кто? — спросил он.

— Я. Открой, Федя! — послышался густой голос Зотова. — Будите Семена Михайловича.

Хлопнув дверью, Федя выскочил в сенцы. В хате было темно. Адъютант торопливо чиркнул спичку. Спичка зашипела, распространяя едкий смрад, загорелась синеньким огоньком. Адъютант зажег свечку и, быстро натянув сапоги, побежал будить Семена Михайловича.

Следом за ним в горницу вошел Зотов.

Буденный, одетый, стоял у стола.

— Разрешите?.. Товарищ комкор, получен приказ, — сказал Зотов. — Мамонтов прорвался на Таловую. Корпусу приказано войти в преследование.

Семен Михайлович быстро взглянул на него.

— Вызови ко мне начдивов и комбригов, — сказал он спокойно.

— Уже послано, товарищ комкор.

Буденный посмотрел на часы. Было без четверти шесть. За окнами начало светать…

В горницу входили командиры. Первыми, в сопровождении комбригов, пришли Апанасенко, начальник 6-й кавалерийской дивизии, осанистый, важный на вид человек с небольшими голубыми глазами на полном бритом лице, и политком Бахтуров, богатырского роста красавец, донской казак, в прошлом народный учитель, славившийся в корпусе как лучший оратор и красноармейский поэт. Следом за ним, высоко неся голову, быстро вошел невысокий подтянутый человек с монгольскими усами на скуластом лице — начдив-4 Городовиков Ока Иванович. Он был в серой смушковой папахе и кожаной куртке, крепко перехваченной боевыми ремнями. Несколько позже вошли комбриги: высокий худощавый Тимошенко; толстый, как бочка, Маслак, с опухшим хитроватым и красным лицом, и Мироненко — донецкий шахтер, ранее никогда не служивший и ничем не командовавший, но тем не менее обладавший отменной дисциплинированностью и гвардейской выправкой. Тимошенко и Мироненко сели рядом. Маслак медведем пролез в уголок, сел отдельно на скрипнувший под ним табурет, сложил пухлые руки на большом животе и, помаргивая заплывшими, сонными глазками, приготовился слушать.

На повестку дня были вынесены два вопроса: приказ разбить Мамонтова и приказ разоружить объявленного вне закона изменника Миронова [6] Миронов — полковник царской службы. Имел задание от Деникина работать в Красной Армии для разложения ее рядов. , ранее формировавшего в Саранске красные кавалерийские части.

Еще до совещания, когда Семен Михайлович прочел под приказом подпись Сталина, он сразу почувствовал, что на Центральном фронте назревают большие события и что уничтожение Мамонтова — это только начало широкой операции, задуманной Сталиным. Вот почему, несмотря на то, что корпус не успел пополниться боевыми припасами, он все же решил немедленно выступить. Семен Михайлович был уверен в том, что он сможет быстро догнать и разбить Мамонтова.

— Я думаю, товарищи, — сказал он, ознакомив собравшихся с задачей, возложенной на корпус, — что с Мамонтовым мы быстро управимся. Били мы его под Царицыном, под Ольховкой и Дубовкой. В Дону купали. А теперь надо будет так его искупать, чтоб, как говорится, два раза окунуть, а один раз вытащить.

— Шоб душа с него вон и кишки набок, — пояснил с места Маслак.

— Плохо только, что мы остались без боеприпасов, — продолжал Буденный. — Иосиф Родионович, как у тебя со снарядами? — спросил он, внимательно взглянув на Апанасенко.

— На круг по десяти штук на орудие, Семен Михайлович, — сказал Апанасенко. — Да что говорить! Не в первый раз. Только, бы до Мамонтова добраться, а там всего найдемо — и снаряды и патроны.

— И какава, — подхватил Маслак.

«Спирту тебе, а не какао!» — сердито подумал Зотов, вынимая гребень и неторопливо причесываясь.

— А у тебя, Городовиков? — спросил Буденный.

Ока Иванович подкрутил усы, подумал и не спеша доложил, что у него во второй и третьей бригадах имеется по половине боевого комплекта на пушку, а в первой бригаде, у Маслака, почти все снаряды расстреляны.

— А патроны?

— Плохой дела с патронами, Семен Михайлович, — сказал Городовиков. — По пять-шесть штук на винтовку.

— А на шо нам патроны? Чи мы пехота? Шашками порубаемо, — заметил Маслак.

— Помолчи, Маслак, — сердито сказал Буденный. — Будешь говорить, когда спросят… Ну, для меня картина ясна, — продолжал он, помолчав. — Городовиков, передай Апанасенко сотню снарядов… Помогать товарищу надо, — сказал он, заметив на лице Городовикова выражение неудовольствия. — Сегодня ты ему снарядов, а завтра он тебе чем другим поможет. Да… Ну, вот как будто и все. Кто хочет сказать?