Александр Листовский - Калёные тропы

— Мироновцы, товарищ начдив! — коротко крикнул дозорный, подъезжая к нему и придерживая заскользившую лошадь.

— Где?

— А вот… в хуторе. Навстречу идут.

Ока Иванович выхватил шашку, быстро повернулся к рядам и подал команду.

Выворачивая колесами пуды липнувшей грязи, пулеметные тачанки рванулись влево из колонны. Ездовые, широко раскинув руки, привстав на сиденьях, лихим гиком бодрили лошадей. Свернув с дороги, тачанки во весь мах помчались вперед.

Городовиков, обгоняя тачанки, бешеным карьером кинулся в хутор. Пятерка отборных бойцов бросилась следом за ним. Ока Иванович скакал с обычным ему чувством уверенности, что сейчас, как и всегда в атаке, ничто не устоит перед ним. Об опасности, угрожавшей ему, он не думал. Да думать и времени не было. Лошадь, чувствуя всадника, смело несла его прямо на выстраивающуюся вдоль улицы конницу. Там, дыбя серого жеребца и размахивая руками, суетился, митинговал человек в офицерской папахе и бурке. Перед Городовиковым мелькнуло красно-багровое, забрызганное грязью лицо с рыжими усами. И он сразу понял, что это Миронов.

— Зарублю!.. Гад!.. Изменник!.. Продажный шкура! — бешено закричал Ока Иванович, страшно вращая белками темных, полных ярости глаз и ввертывая в речь русскую и калмыцкую брань. — Сдавай оружие! Арестован!

— А ты? А ты кто такой?! — злобно крикнул Миронов, с ненавистью глядя на него.

— Начдив!

— А почему ты меня за врага считаешь?

— Молчать! Сдавай оружие, а не то…

Миронов исподлобья глянул вокруг, увидел повернувшиеся на него пулеметы, сказал, побледнев:

— Давай разойдемся на четыре версты и ударимся.

— Нет! Мы не будем со своими биться. Будя, отвоевались. Так что, ребята, видать, ошибка произошла, — сказал, выезжая из рядов, чернобородый мироновец.

— А вы что? — закричал Городовиков на мироновцев. — Вы что нож нам в спину вонзаете? А ну, слезай! Сдавай затворы!..

Мироновцы покорно спешивались; переговариваясь между собой, со страхом поглядывали на Городовикова.

— Вот это да!.. — проговорил чей-то голос.

— Это кто ж такой есть?

— Видать, боевой…

— Что и говорить, командир подходящий.

— Вот бы у такого послужить…

— Нет. Видать, навоевались.

— Теперя нас под расстрел? Или как?..

Со степи наплывал быстрый конский топот. На-рысях подходила дивизия.

Разоружив мироновцев и отобрав от них тысячу пятьсот подседланных лошадей, бойцы, по распоряжению Городовикова, расходились по дворам обогреться.

Харламов, мокрый до нитки, приглядывал хату… К нему подошел казачонок в нахлобученной на уши старой фуражке.

— Вы что, дядька, красные? — спросил он, поддернув длинные, не по росту, подвернутые и замызганные снизу штаны.

— Красные. А чего?

— Бандюк у нас в куренях. Тетку ограбил и к нам забежал.

— А где ваша халупа?

— Эвон с краю.

Харламов крикнул Меркулова, того самого, с которым брал батарею, немолодого, степенного на вид казака, и они, предводимые казачонком, ведя лошадей в поводу, пошли по улице.

Когда они вошли в хату, там уже полно набилось народу.

Толстый, как кабан, рыжий детина в новенькой генеральской шинели на красной подкладке, которая была почти одного цвета с его широким потным лицом, злобно ощерясь и бегая мышиными глазками, тянул из рук молодого бойца в рваной шинели брезентовый патронташ. Несколько бойцов с любопытством смотрели на эту картину.

— Давай пусти! — хрипел мироновец. — Я ж говорю — ничего тута нет. — Он с усилием тряхнул головой, отчего его щегольская кубанка сдвинулась на затылок, открыв ловко зачесанный чуб.

— Чего ты с ним канителишься! — сказал Харламов красноармейцу в рваной шинели. — Вдарь ему по-бойцовски! Ишь, мурло наел! Барахольщик!

— Какой я такой барахольщик? Я в жись ничего чужого не брал! — со слезой крикнул мироновец, продолжая изо всех сил тянуть к себе патронташ.

— А ну, граждане, как у вас? И что у вас? — сказал в хате знакомый насмешливый голос.

Харламов оглянулся.

В дверях стоял Митька Лопатин с осунувшимся, но, как всегда, веселым лицом. На плече у него лежало перевязанное веревкой седло.

— Тю-ю! Митька!

— Лопатин!

— Здорово, дружок!

— Здорово, ребята, — важно сказал Митька. Он бережно положил седло на лавку. — Ух, упарился! Я ее, окаянную силу, — кивнул он на седло, — пятьдесят верст на себе пеший пер. Было пропал за нее.

— Ты как попал сюда, Митька? — спросил Меркулов.

— Так и попал. Ехал поездом с госпиталя. Крестника видел.

— Какого?

— Мамонтова.

— Ну?

— Ага! Он, гадюка, Таловую спалил… Ну, думаю, раз он здесь, так и Семен Михайлович где-то поблизости. И вот, как в воду смотрел, — не ошибся. А вы, ребята, чего тут делаете?

— А вот мироновского барахольщика поймали, — сказал боец в рваной шинели.

Митька подмигнул Харламову, придвинулся к мироновцу и в упор взглянул на него.

— А-а, знаем мы вас, были вы у нас — самовара не стало, — сказал он насмешливо.

— Ты и верно знаешь его? — поинтересовался Харламов.

— Конёво-дело… У Жлобы служил? — коротко спросил Митька мироновца.

Тот бросил на него косой быстрый взгляд.

— Служил. А что?

— Ну вот, точно! Он самый. Известный воряга, — пояснил Митька. — Давайте-ка я его потрясу. А ну, ребята, держите его.

Митька ловко стал шарить по глубоким карманам мироновца, выкладывая на стол золотые часы, браслеты и кольца. Потом он раскрыл патронташ и вытряхнул из него какие-то золотые комочки.

— Эге!.. А ты, видать, парень запасливый, — сказал он, усмехнувшись. — Эвон сколько на старость зубов приберег! Да тут их на целый взвод хватит.

— Это ты где, гад, награбил? — спросил Харламов, с искаженным лицом подступая к мироновцу. — Ну? Говори!

— А чего говорить! Иначе не забогатеешь вовек, ежели временем этим не пользоваться, — сказал мироновец, не глядя на него.

— Не забогатеешь? Так ты, стал быть, шел в Красную Армию за богачеством?

— Вы вот что, ребята: берите себе половину и пустите меня.

Харламов подвинулся к мироновцу. Ноздри его гневно вздрогнули.

— Да ты что, по себе всех меряешь? — заговорил он, багровея. — Ты думаешь, всех можно купить? Мы жизнью для победы рискуем и даже вовсе об этом не помышляем, а ты, гад, что нам предлагаешь? Эх, не привык я лежачего бить. Да и рук не хочу марать о такую заразу. А ну, братва, пошли до сборного места. Там ужо разберутся.

— Стойте, ребята, — сказал Митька. — У меня есть предложение. Вон у Черняка шинель вовсе худая. Надо бы ему заменить. А? Как с вашей точки?

— Да ты, Митька, сам бы сменял. Гляди, какой рваный, — сказал Меркулов.

— Ничего, я покуда так похожу.

— Ну что ж, нехай Черняк берет, — сказал один из бойцов. — Бери все. Вон галифе какие, да и сапоги хорошие.