Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

А шнур чуть не был подожжен. Где-то еще в начале пребывания Баженова на рейде, когда последовательно были обсуждены все вопросы, связанные и с проделанной работой и с работой предстоящей, Цагеридзе раздраженно спросил:

— Товарищ Баженов, вы когда предполагаете уехать?

Подчеркивая свое удивление, консультант ЦНИИ на вопрос ответил тоже вопросом:

— Вы что, стремитесь избавиться от меня?

Цагеридзе несколько смягчил голос, но все же ответил очень решительно:

— Не избавиться, а просто проводить вас. Мне все достаточно ясно. Жалею, что согласился на ваш приезд. Ваших консультаций мне больше не требуется.

Баженов снял, протер очки:

— Понимаю вас, Николай Григорьевич. Но все же я пока остаюсь. Командировка у меня институтская, по основному плану научных работ. Разрешите мне самому определить характер моих действий здесь и сроки моего отъезда. Разумеется, если у вас нет оснований в официальном порядке потребовать, чтобы я немедленно покинул рейд.

Цагеридзе отвернулся, посмотрел в окно, глухо сказал:

— Таких оснований у меня нет.

Вскоре после этого разговора вернулся из треста Василий Петрович. Летел он рейсовым пассажирским самолетом до Тогучена, а потом сто двадцать километров добирался с попутчиками на лошадях. Первым долгом он отправился в баню и там парился и хлестал себя веником до тех пор, пока почти в беспамятстве не свалился с полка. Его вытащили на порог подышать свежим воздухом. Василий Петрович отогнал провожатых, нагишом выбрел на улицу и стал умывать лицо снегом. Потом вернулся в баню и начал снова поливать себя горячей водой, приговаривая: «Конец тебе, Бобыкин! Отмылся, отбегался. Какой холеры — пару не выдюжил!» Но наутро как ни в чем не бывало явился в контору.

— Привет начальству! — сказал, входя в кабинет Цагеридзе и подавая через стол ему руку. Обут Василий Петрович был уже не в свои растоптанные, подшитые валенки, а в высокие меховые «бокари» — мягкие оленьи сапоги, приобретенные им по пути, в Тогучене. — Живешь? А я в дороге чуть не загнулся. Крестец так свело — на карачках падал в сани Пропарился, ничего, отпустило. В старости поясница станет болеть, имей, баня с паром прежде всего. Еще — муравьиный спирт. Из красных мурашей. Поздравляй, начальник, с приездом.

— Поздравляю, Василий Петрович! — сказал Цагеридзе. Это было не только простым долгом вежливости, хотя и подсказанным, но чем-то более теплым, идущим от души — бухгалтер вдруг показался Цагеридзе близким, почти родным человеком. Возможно, теперь уже в сопоставлении с Баженовым. — Поздравляю, Василий Петрович! Как сдали отчет? Что нового в Красноярске?

— Отчет сдал. А чего? Квартальный — не отчет. Поправки — мелочь. Хуже, по своду заставили переделывать годовой. Форме пятой, внутризаводской оборот, лес на мосты в расходы будущего времени вытащили. Еще — капбалансу, нарытые ямки под жилдома от старого генплана, которые сам Шишкин, задавись, не найдет — в незавершенку восстановили. Ставил я: тогда уж и мильён твой списать бы заключительному балансу на первое первое, чтобы зря убытки в этот год не тащить. Сказали: хрен. Спасаете? Спасайте! Теперь списывать станем сперва штаны долой. Вот, начальник! Драла бабушка? Привычный? — он весело захохотал, похлопывая себя по ляжкам. — Ну, на балансовую комиссию тебя не позвали, договорился. А чего тебе еще за мертвого Лопатина объясняться? Мне одному надрали, и хватит. А новости такие. Разговаривают: министерства побоку. У нас — совнархоз свой краевой. Высшее начальство. Над ним уже только Госплан. Смекаешь? Решай все в Красноярске! Москву трест не запрашивай. Может, потом и трест побоку. Отдел в совнархозе. Хорошо! Еще узнал: твоей докладной насчет мильёна Анкудинов свою докладную главк послал. Тот — замминистру. Министерство — обратно главк. Для обоснований. Твоих мало. Вон через какую коленку в ЦНИИ! Понял, откуда идея — консультант? Не позвал бы, все одно послали. Трусость! Для страховки: все меры приняты. Хотя Анкудинову, или главку, или замминистру резолюцию плюнуть, — и захохотал, тряся толстой нижней губой. — Вот как ты мне вторую! А дрожит и сейчас в кишках? Как, начальник? Ледоход близко. Срежет запань с лесом — повестка: «Явиться такого-то…» Подпись неразборчивая. Прокуроры разборчиво не подписываются — страшнее. А как? Тоже надо. Да — ни хрена! Консультант тебе все спасет. Или — спас уже! Спас и уехал.

Он замолчал, закуривая и ласково поглаживая блестящие высокие голенища своих бокарей, словно бы дразня Цагеридзе: «Вот это отхватил мужик штучки!»

Цагеридзе слушал Василия Петровича внимательно, не перебивая и даже, на удивление себе, не раздражаясь его грубыми и оскорбительными оборотами речи. В них он стал угадывать честную правду, во всяком случае большую и лучшую правду, чем в словах Баженова.

— Нет, Василий Петрович, консультант еще не уехал и задержится здесь на неопределенное время…

Он не договорил. Давясь горьким дымом, Василий Петрович хлопнул себя по голенищам.

— Силен! Силен мужик… Кха-кхе!.. Ну, силен… Кхе, кхе!.. Так и думал. Диссертацию себе гонит? Степень зарабатывает? Даю совет, а делай, что хочешь. Так? Начальника потом под суд, а мне — кандидата или как, доктора? Все ошибки начальника на бумаге разложены. Ум! Начальник не видел — я вижу. Я советовал — начальник не принял. Вопрос: и на холеру ты радиограмму подписывал: «Присылайте скорее»? Просил — слабость твоя. А ведь прислали бы так и так. Тогда — сила. Стой своем: не нужно, сам все знаю, мой рыск! Гляди, и отбился бы. — Василий Петрович выругался: — А в прокурорском деле бумажка, у которой внизу «Консультант ЦНИИ», — гиря! Потянуть может на самое дно. Понял? Вопросов нету, начальник? Пройдусь по конторе да пожру в столовке. Дома не ел, бабу у меня со встречи совсем развезло. Перерадовалась лишней стопкой. А занадоблюсь — через час буду на месте.

— Хорошо, буду иметь в виду.

Василий Петрович поднялся, стал вполоборота, повел рукой с дымящейся папиросой.

— С Баженовой все-таки что? Чем не сошлись? Такими бабами не кидаются. Она тут вокруг своей души забор каменный поставила, одного тебя допустила. Это учти. Многие добивались. Лопатин добивался — в зубы его! К тебе — с улыбкой. А какой конец? Баба черная ходит. Стянуло тоской! Зря! Чистое идиётство!

У Цагеридзе глухо застучало сердце. Он привык уже к запутанной речи бухгалтера, научился вылавливать в ней главное. Сочувственно, адресуя это сочувствие себе, он выслушал издевательскую речь Василия Петровича о консультанте ЦНИИ. Да, безусловно, был прав Василий Петрович. Он, Цагеридзе, напрасно тогда послал радиограмму, накликал сам себе лишних неприятностей. В этом готов он признаться открыто, вслух, к ядовитому удовольствию Василия Петровича. Но слова бухгалтера насчет Баженовой, сказанные беззастенчиво, в упор и с намеком на какую-то драму, в которой виновен будто бы он, Цагеридзе, заставили-таки его ожесточиться. Что этот непрошеный наставник все время проверяет его душу!