Сергей Сартаков - Каменный фундамент. Рассказы

— Затем и заходила? — Терентий Петрович ждал молча, пока девушка грелась.

— Нашли вы Тарасову? — вместо ответа спросила она.

— А тебе в этом какой интерес?

— Вот еще одно получите.

Девушка вынула из сумки такой же треугольничек. Терентий Петрович взял письмо машинально, но все же заметил, что адрес на конверте написан уже не тем, запомнившимся ему почерком.

Уходя, девушка сказала — и не скрыла радостной дрожи в голосе:

— Братец письмо мне прислал с фронта и карточку. Семь месяцев весточки от него не было. Я уж думала…

Терентий Петрович сличил: адреса на письмах в точности совпадали. Внизу — тот же номер полевой почты. Но написаны письма разными людьми. Стало быть, Коля Дранишников лежит больной, недвижимый, диктует товарищам письмо за письмом, ждет ответа. И дни проходят, а ответа нет.

Что же сделать? Что сделать?

Терентий Петрович, уже не колеблясь, развернул первый треугольник.

«Моя дорогая Тоня!

Четыре месяца я пробыл там, откуда не пишут писем. И вот я снова на родной земле. Лежу в госпитале. Не тревожься. Я ранен очень тяжело. Но это не грозит мне смертью. Худшее, что может быть, — вечный мрак. Пока я слеп и весь в бинтах. Сделано несколько операций, профессора обещают мне зрение, но когда это будет? Сам я писать не могу: пишет по моей просьбе майор Найденов. Я ничего не утаиваю от тебя, потому что так мы договорились с тобой. Но от тебя нет писем, и я не знаю почему. У меня три раза менялся номер полевой почты, но ты ведь не переменила свой адрес? Пиши мне все, как есть, как ты обещала.

Целую тебя, моя звездочка.

И ниже — приписка майора Найденова:

«Так написать потребовал Ваш Коля. Но я не скрою: положение его очень тяжелое, он даже связно не мог диктовать. Его спасут, в этом будьте уверены. Только пишите, пожалуйста».

Слова «будьте уверены» и «пишите, пожалуйста» были трижды подчеркнуты.

Второе письмо, тоже написанное посторонним:

«Здравствуйте, Антонида Павловна. Низкий поклон Вам от известного Вам Николая. По случаю временного нездоровья написать Вам не может, а просит Вам кланяться и просит спросить, почему не отвечаете на его письма. Или забыли его, или слепота его Вас от него оттолкнула? А Вы напишите прямо. Он смерти в лицо много раз глядел, не пугался, что ни напишете, переживет, — только правду. Поймите сами, тяжело так человеку мучиться, это от себя говорю, он не просил. Так что, если Вы его любите, как он всем нам говорит, Вы ему напишите, потому что лежать и мучиться человеку очень тяжело. Или у вас сердца вовсе нет? А пока до свиданья.

Товарищ Вашего Николая —

Терентий Петрович потер подбородок. Да-а, так ему и подумалось сразу. Куда же девалась Антонина Тарасова? Как они растеряли друг друга? Колю Дранишникова она не забыла, конечно, да вот как их теперь свести?

Положив голову на ладони, долго думал Терентий Петрович, будто был он в этом деле самый главный. Разве взять и написать письмо? Рассказать, что Тоня из города уехала, а куда — пока неизвестно. Но сомневаться в ней никак не следует, девушка она хорошая, на нее можно надеяться…

Он несколько раз переписал письмо, а сложить и запечатать не решился. Этим не успокоишь. Уехала, — значит, все. Либо из сердца вон, либо жди без конца, мучайся, томись. И хуже еще, тогда и писать слепому будет уже некуда и незачем. И надежды у него останется еще меньше. Сейчас он пишет, заставляет товарищей, и ждет, ждет, думает: сегодня нет, значит, завтра будет ответ. Время быть ответу. А может, в дороге затерялось письмо…

Выходит, лучше ничего не писать.

Но дней через пять на пороге сторожки снова появилась письмоносица. Не говоря ни слова, она вынула из кирзовой сумки фронтовой треугольничек, подала Терентию Петровичу и повернулась, чтобы уйти.

— Что же ты мне даешь? — остановил ее Терентий Петрович. — Сама видишь, не мне адресовано.

— Так вы же эти письма берете! — удивилась девушка.

— Беру, беру, — потоптался на месте Терентий Петрович, — беру да складываю. Чем от этого легче?

— Как хотите. Давайте отправлю обратно.

— Ладно, оставь, — хмуро сказал Терентий Петрович.

Письмо снова было написано Леонтием и в тех же почти выражениях. Только еще настойчивее просил он Антонину Павловну ответить другу своему Николаю Дранишникову.

— Эх, — горько вырвалось у Терентия Петровича, — вот доля-то!

К воротам подъехала вереница подвод. На этот раз в распоряжении было указано: выдать бревна.

Кони брели по непротоптанному снегу. Глубокой канавой позади них ложился след.

— Возите, все возите отсюда, — твердил Терентий Петрович, втянув голову в плечи и оглядывая занесенные снегом штабеля, — когда повезете снова сюда?

— Как прикажут…

— Наше дело телячье…

— А коли телячье, — вдруг обозлился Терентий Петрович, — не дам бревна увозить. Вот и все.

— Так мы-то при чем же?

— А при чем хочешь! Не дам стройку зорить!

— Вот еще чудило-мученик! Стало быть, в другом месте нужнее.

— «Нужнее»! Так бы и сразу отвечал. А то: «наше дело телячье». Телячье — так ступай в хлев. А люди сейчас все к серьезному делу приставлены…

Перебранка с возчиками тоже не успокоила Терентия Петровича. Письмо Леонтия жгло ему сердце. Он говорил об одном, а думал только о письме, о слепом Николае и Тоне Тарасовой, найти которую невозможно.

Ночью, сидя у слабо вспыхивающей печки, он думал о том же.

И вдруг его осенило. Уверенно он взял карандаш и написал письмо. Он просидел над ним весь остаток ночи. Теперь он знал, что надо писать, и только искал самые лучшие слова. Он мог, он их еще помнил. Он писал так, как будто бы письмо писала сама Тоня. Он и подписался ее именем.

Чтобы избежать новых сомнений, Терентий Петрович тут же оделся, отнес письмо и опустил в почтовый ящик. Когда щелкнула его железная крышка, Терентий Петрович даже закрыл глаза. Ощущение, что он сделал не так и не то, вдруг встало и заслонило все остальное. Он тихо побрел обратно. Теперь уже нельзя было исправить. Ну что же, будь что будет!

С тревожным нетерпением стал ждать Терентий Петрович нового письма от Коли Дранишникова. Поймет или не поймет тот подделку? Слепой, он обман может угадать и по смыслу. А если не угадает, что потом делать дальше? Поддерживать переписку?..

Но дни проходили за днями, а писем из госпиталя больше не было.

Терентий Петрович подкараулил на улице письмон-сицу.

— Что же не заходишь? — сказал он ей, улыбнувшись. — Что писем больше не носишь?

— Нет — и не ношу, — она спешила и даже не остановилась.

— Смотри: если будут — заноси обязательно.

— Ладно.

А писем не было.

Сошел снег, зазеленели деревья. Потом наступило знойное лето. Из госпиталя писем все не было.