Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

— Конечно, вы сами понимаете, к такой важной кампании нельзя подойти с кондачка, с налету! — Пробатов вынул из бокового кармана блокнот, положил его перед собой. — Мы должны все тщательно взвесить, проанализировать все наши возможности… Не скрою, что мне по душе эта задумка, хотя в ней есть известная доля риска. Но, видимо, таков закон всякого творческого решения — добиваются победы те, кто, рассчитав свои силы, поверив в свою идею, уже не жалеют никаких сил для ее претворения в жизнь!..

Иван Фомич уже расхаживал вдоль длинного стола, забыв о привычной сдержанности, говорил, все более воодушевляясь, громко, как с трибуны, и все внимательно следили за ним, поворачивая головы, ловя каждое его слово.

— Не теряя ни одного дня, нужно начать формирование стад из молодняка и ставить их на откорм. С весны, как только появится трава, необходимо наладить богатые выпасы, добиваться высокого суточного привеса, не скупясь, не жалея, пускать на зеленую подкормку часть посевов озимой ржи, больше давать концентратов — любые расходы в конечном счете окупятся с лихвой!.. Сегодня, когда перспектива еще ясна не до конца, когда она прочерчивается лишь пунктирно, по предварительным наметкам и планам, даже сегодня выгода представляется не просто огромной, а прямо-таки фантастической!.. Главное — подойти ко всему трезво, по-хозяйски подсчитать все наши резервы с карандашом в руках я, не сбавляя темпов, действовать точно по графику… Как вы, вероятно, догадываетесь, мы пока еще не приняли окончательного решения, — мягко, но не остыв от возбуждения, заключил Пробатов. — Я попросил некоторое время для размышлений… С этой целью я и другие секретари обкомов выехали в районы, чтобы обсудить эту идею с вами, узнать ваше мнение и тогда уж давать твердое слово…

Глаза его горячечно, по-молодому поблескивали, он потянулся к графину, налил полный стакан воды, но пить почему-то не стал, а, взяв стакан в руки, поглаживал пальцами его прохладные грани.

— И сколько же мы должны взять на себя, Иван Фомич, если не секрет? — спросил Коробин. Он так и не присел, пока секретарь обкома ходил вдоль стола.

— По первым наброскам, наши товарищи считают, что мы смогли бы вытянуть около трех годовых планов по мясу и два годовых плана по молоку… Ну как, не страшновато?

— Мы коммунисты, Иван Фомич, и не привыкли бояться трудностей! — с некоторой торжественностью ответил Коробин. — Я думаю, что выражу общее мнение: на наш Приреченский район вы можете смело положиться…

— В вашей поддержке, Сергей Яковлевич, я не сомневался. — Пробатов осторожно коснулся коробинского плеча, будто снимая с него пушинку. — Мне важно знать, как относятся к нашим обязательствам люди, которым предстоит практически их выполнять. Что думает, например, уважаемая Прасковья Васильевна? Нам ведь куда легче сказать «да», чем ей, верно?

— Сказать и мне нетрудно, Иван Фомич! — весело отозвалась Любушкина и, поправив сползшую с плеч шаль, поднялась с дивана. — Язык, он в любую сторону гнется, даже когда врешь — не ломается!

Собравшихся в кабинете людей будто обрызгали живой водой, раздался смех, все зашевелились, начали оглядываться друг иа друга.

Мажаров тоже: словно очнулся, пришел в себя, хотя по-прежпсму не мог освободиться от чувства неприязни к Пробатову. Почему Иван Фомич пренебрег судьбой целого колхоза, почему не захотел никого выслушать? Неужели новая затея, вскружившая ему голову, затмила на сегодня все на свете? Но как же он тогда собирается выполнять те планы, о которых столь красноречиво рассказывает? Силами обкомовского аппарата? Или, по его мнению, люди все равно пойдут за ним, как бы их до этого ни обидели? Или случай в Черемшанке для него слишком мелок и незначителен, чтобы повлиять на такое грандиозное, захватившее всю область событие?

— Мы и раньше брали на себя всякие обещания, но, по совести, редко их выполняли, — переждав шум, сказала Любушкина. — А брали больше для того, чтобы начальство могло покрасоваться, не ударить в грязь лицом перед другими. По мне, так лучше сначала добиться, чего хочешь, а уж потом бить в колокола! А то звону будет много, охотники помолиться всегда найдутся, а толку будет чуть…

— Легко собираешься жить, Прасковья Васильевна! — не вытерпев, насмешливо перебил ее Коробин.

— А вы, Сергей Яковлевич, впрягитесь в мои оглобли хотя бы на годик и тогда узнаете, легко ли ходить в моей шкуре.

— Что ж, по-вашему, мы в райкоме ни за что не отвечаем? — Коробин хрустнул сцепленными пальцами. — Не хотелось бы слышать от вас такие слова…

— Погодите! — Пробатов резко выбросил вперед руку, останавливая вспыхивающую ссору. — Давайте вернемся к существу дела… Значит, вы считаете, Прасковья Васильевна, что нам нужно отказаться? Не под силу?

— За все районы и колхозы я судить не берусь, вам с вашей вышки виднее, — уклончиво ответила Любушкина и, потянув концы шали, быстрым движением связала их на груди. — Что же касается нашего колхоза, то тут тоже надо людей спросить…

— Уж вам-то за людей прятаться не пристало, Прасковья Васильевна. — Пробатов с ласковой укоризной покачал головой. — В колхозе вам все верят и пойдут за вами, если вы это дело поддержите. Вот позвольте. — Он раскрыл записную книжку, полистал. — По моим данным, ваше хозяйство в прошлом году выполнило полтора плана… Я не ошибаюсь?

— Так-то оно так, Иван Фомич. Сдаем иной раз и побольше, но не от хорошей жизни. Район выручаем!.. А толку все равно никакого — и те, кого мы за волосы тащим, из болота не вылезают, сами на ноги не становятся, и мы возле них на одном месте топчемся…

— Не прибедняйтесь, не прибедняйтесь! — снова не выдержал Коробин. — Не даром же вы свою продукцию сдаете, а доход от этого получаете, и доход не маленький!

— Какой это доход! Одно слово, что цифра круглая и вроде на миллион смахивает, а разложи ее по хозяйству, и людям остаются рожки да ножки… Беда не в том, даром или за деньги, а в том, что вы заставляете жить нас одним днем: что накопил, то и сбыл с рук. Разве это по-хозяйски?

— Что вас не устраивает в наших наметках? — настойчиво допытывался Пробатов. — Говорите прямо, ведь дело нешуточное. Нам нужна правда.

— Не надорваться бы, Иван Фомич… — Любушкина вздохнула и присела па краешек дивана.

Казалось, Пробатов был всерьез озадачен и разочарован. На лице его появилось выражение явной растерянности.

— Дайте мне слово сказать!

Мажаров не сразу догадался, кто тянет руку из угла, но, увидев выбиравшегося на середину кабинета Аникея Лузгина, с раздражением подумал, что сейчас произойдет что-то нелепое и кощунственное. Какой стыд и позор! Ну куда лезет этот горе-руководитель, которого только что спасали всем райкомом?