Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

Тот, кто, по мнению Ивана Фомича, должен был выступить первым, высказывался последним. Запустив белую пятерню в густую шевелюру, Новожилов какое-то мгновение молчал, точно собирался говорить перед большой аудиторией, затем забасил на весь кабинет: «Вы напрасно нас пугаете, Николай Васильевич. Речь ведь идет не о вооруженном восстании, где промедление смерти подобно, а о Широком, хорошо продуманном, экономически рассчитанном мероприятии, которое может дать неожиданный хозяйственный успех. Поэтому я не отмахивался бы так легко от сомнений Конышева, ведь он хочет того же, что и все мы! Я думаю, что и пропаганда наша должна найти какие-то новые формы воздействия, чтобы поднять массы на это дело».

В конце концов все сошлись на том, что не мешает срочно сделать первые экономические выкладки, подбить приблизительные цифры. Обзвонив несколько райкомов и поговорив с секретарями, они начали вызывать в кабинет работников разных отделов, второпях подсчитывать, исчеркивая листы бумаги. Чувствуя всеобщее воодушевление, Пробатов радостно поглядывал на каждого, не обращая внимания, что все говорят громко, перебивая друг друга, охваченные необычным возбуждением. «Ну, я пойду расшевелю свой аппарат! — сказал председатель облисполкома и, стиснув руку Пробатова, весело подмигнул ему. — Нужно, чтоб и в моем доме было жарко!»

Теперь, после разговора в райкоме, эта временная размолвка между секретарями обкома, не до конца высказанные сомнения и даже явное несогласие старика Бахолдина воспринимались Иваном Фомичом как случайное недоразумение — просто люди спорили, еще не представляя реально, как это будет выглядеть на деле, их пугал самый размах начинания. Оттесняя всех, стоял перед его глазами лысоватый, неказистый и хитрый мужичок Аникей Луз-гин и, не мудрствуя лукаво, спокойно, без интеллигентского скептицизма перечислял то, что в силах был выполнить черемшанский колхоз. В отличие от многих работников аппарата он не витал в облаках, не судил обо всем умозрительно, не рассуждал вообще, а твердо, обеими ногами, стоял на земле, поэтому его выкладки и цифры убеждали больше, чем все перестраховочные опасения. Конечно, Иван Фомич не строил иллюзий и насчет самого Лузгана — он крут, грубоват, и людям, наверное, нелегко с ним работать, но зато у него есть воля и характер, способные собрать усилия всех, спасительные качества там, где необходим такой внезапный перелом. А чтобы он не перегибал палку, рядом с ним должен быть такой честный и толковый парторг, как Мажаров. Постепенно сама жизнь заставит их притереться друг к другу и на общем деле сдружиться, и, если мы в каждом колхозе будем иметь таких горячих, поверивших в нашу идею вожаков, мы можем выть спокойны — свернем и не такую гору…

От резкого телефонного звонка Пробатов вздрогнул, но тут же потянулся за трубкой, улыбаясь. Сейчас жена сообщит ему все новости, будет просить его принять на ночь порошки, а он, слабея от подступающей к сердцу нежности, станет ласково отнекиваться.

— Товарищ Пробатов? — Голос телефонистки был подчеркнуто официален. — Вас разыскивает Москва…

В трубке потрескивало, шелестело, точно провода, протянувшиеся над бескрайними просторами, ловили в ночи и шорох поземки, и посвист ветра, и разорванные пространством неразборчивые голоса… Короткий щелчок отключил все звуки, и он услышал знакомый рокочущий голос:

— Иван? Я не разбудил тебя?

— Нет, нет! — торопливо ответил Пробатов, испытывая некоторую неловкость, что вынужден разговаривать, лежа в постели. — Я еще не заснул…

— Извини, что нарушаю твой режим, но ничего не поделаешь — такова ситуация!.. Какая погода у вас?

— Метет… Зима нынче легла рано.

«А ведь он наверняка сейчас спросит о том, что волнует меня и моих товарищей вот уже целую неделю, — подумал Иван Фомич, понимая, что разговор о погоде и о его личном самочувствии является лишь обычной данью вежливости. — Конечно, решающее слово принадлежит мне, и товарищи на меня не обидятся, что я возьму всю ответственность на себя. Или, может быть, стоит повременить, посоветоваться еще разок со всеми? А с другой стороны, какая разница, отвечу я сейчас или днем позже, — мы же никогда не откажемся от того, что выпадает на долю каждого из нас, как счастливый и праздничный случай!»

— Сегодня мне опять довелось побывать у большого человека, — доверительно и тихо проговорил товарищ и помолчал, как бы давая время Пробатову осмыслить всю значительность того, что он собирается ему сообщить. — Я был у него совсем по другому вопросу, по своему ведомству… Но он прежде всего заговорил о нашей задумке и спросил: не отказались ли вы от нее, не сробели? Ну, я, конечно, сам понимаешь, разубедил его и заверил, что вы сейчас только и живете этим делом, что для вас поднять знамя такого соревнования и честь и слава. Надеюсь, я не покривил за тебя и твоих товарищей душой, а?

— Конечно, нет! Что ты! Мы уже обсудили с товарищами в обкоме… Звонили по районам. Секретари выехали на места. Все загорелись этой идеей!

— Вот видишь! Я так и знал! — обрадованно подхватил товарищ. — Ну и на чем вы остановились?

— То есть как на чем? Пока уточняем наши возможности…

— Смотри, Иван, не упусти момент! — предостерегающе и сухо заговорил товарищ. — Тут, понимаешь, дело такое, что могут подождать да раздумать… А вдруг кому-нибудь еще придет такая же идея в голову, вот ты и останешься на бобах!

— Да, да, — машинально ответил Пробатов, чувствуя, как тревога товарища становится, его собственной тревогой, и, теряясь перед тем, что, пока он размышляет и взвешивает все на точных весах, кто-то может неожиданно опередить его и вырваться со своим предложением, — видимо, сама идея быстрого скачка носится в воздухе: если она могла прийти в голову ему и случайно встреченному товарищу, то почему бы ей не возникнуть и в другой голове?

— И сколько же вы собираетесь брать на себя по предварительным наметкам — наверно, два с половиной или три плана? Не меньше?

— Думаю, что нет…

— В каком смысле «нет»? — как бы разочарованно протянул товарищ, и Ивану Фомичу показалось, что он даже услышал его вздох на другом конце провода.

— Да именно так, как ты сказал, — не меньше! — то-, ропливо проговорил Пробатов, испытывая странное чувство мгновенной слабости, похожей на трусость, хотя с ним говорил закадычный друг и ему некого и нечего было бояться. Или он подсознательно испугался того, что может упустить редкую возможность не только прославить родную область, но, главное, поставить на ноги сотни отстающих колхозов. Но ведь не от товарища же зависит это решение, а от него самого. — Чтобы отвечать за свои слова, мы должны подойти к этому делу со всей ответственностью, — поборов противный приступ малодушия, он говорил спокойно и твердо. — Необходимо определить все резервы! Изучить настроение людей! В общем, забот полон рот!