Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

Засуха, изнурительная, отупляющая жара, каждодневные поездки по району, в пыли и духоте, бессонные ночи, люди, постоянно осаждавшие его разными просьбами, — все это измотало и издергало Коробина. Суховеи будто иссушили и его самого — он похудел, осунулся, стал раздра-жительным и злым, уже не слушал, что советовали ему другие работники, находя любые советы никчемными. Когда райкомовцы надоедали ему, он вызывал к себе председателей колхозов, но и тут срывался, упрекал их, что они неповоротливы и ленивы, не понимают, что им грозит, если в срок не выполнят обязательств. И, уже не веря их заверениям, садился в «газик», гонял машину из села в село. Хлопал, как парус, выгоревший брезент над головой, надсадно ревел мотор, пыль забивала машину, лезла в глотку, хрустела на зубах. Около правления колхоза выскакивал из «газика» серый, потный, отчужденно выслушивал, что ему докладывали, строго наказывал, чтобы колхоз не расходовал ни одного литра молока в свободную продажу, на выпойку телятам, запретил выдавать молоко на трудодни — все должно идти в план, и только в план! Люди слушали его молча, отводили глаза, и было непонятно, соглашаются они с ним или нет, выполнят его распо-ряжения или сделают все по-своему, едва осядет пыль за его машиной. Он не знал, кому из председателей можно верить, кому нет, возвращался домой усталый, разбитый, опасаясь, что за то время, пока его не было в райкоме, могло случиться что-то неприятное…

Вода освежила лицо, но голова оставалась по-прежнему тяжелой. Он насухо вытер волосы, нехотя пожевал бутерброд, стоя у стола, с отвращением хлебнул из стакана вчерашнего чаю и заторопился.

Дежурный в приемной спал, положив голову на стол. Разбудив его и узнав, что не было никаких звонков и телеграмм из области, Коробин прошел в кабинет и начал разбирать почту. Надо бы позвонить Анохину, подумал он, но тут же услышал знакомые шаги в пустом коридоре — на ловца и зверь бежит. Анохин появился в дверях, как всегда тщательно выбритый, в свежей рубашке. Его собранность и аккуратность рождали у Коробина чувство уверенности, прочности, какого-то постоянства. Пока такие люди рядом, можно надеяться и верить, что все обойдется…

— Очень рад, что ты пришел сам — я только собирался звонить тебе! — Коробин пожал руку Иннокентию и втиснулся в кожаное кресло. — Хочу обсудить с тобой ситуацию и посоветоваться…

Лицо у Анохина было какое-то отсутствующее, и слушал он непривычно равнодушно.

— Нам придется расстаться с Вершининым! — Коробин тяжко вздохнул. — После того, что он натворил, вряд ли стоит держать его секретарем, сам понимаешь… Но сделать это нужно без особого шума — мы и так сыты по горло разными скандалами…

— А мотивы? — деловито осведомился Анохин.

— Надо добиться, чтобы он ушел по собственному желанию, скажем, по болезни или но иной причине, — размышлял Коробин. — Но если заупрямится, придется поднажать…

— Не будешь же ты сочинять ему «персональное дело»? — В голосе Анохина послышалась осуждающая нотка. — Он же совсем безгрешен…

— Ну, это как сказать! Если покопаться, то у любого кое-что найдется! — Коробин покрутил пальцем в воздухе, штопором ввинчивая его вверх, рассмеялся, но, взглянув в бесстрастное лицо Иннокентия, оборвал смех. — По совести, мне не хочется портить ему биографию — парень молодой, мало битый, со временем образумится. — Он ласково коснулся ладонью колена Иннокентия и улыбнулся. — Вчера поздно вечером я обговаривал наши дела с Инверовым, получил на все его согласие и, главное… — Коробин придержал дыхание, — он одобрил твою кандидатуру… Пост второго секретаря за тобой!.. Я давно мечтал работать с тобой рука об руку, и теперь ты наконец займешь по заслугам то место, которое тебе принадлежит по праву! Так что разреши тебя поздравить.

Он следил за выражением лица Иннокентия в надежде, что вот-вот оно просияет, но Анохин не только принял эту новость с будничным спокойствием и достоинством, но даже как будто заскучал. Конечно, когда долго ждешь повышения и оно наконец приходит, у человека уже нет сил радоваться. И наоборот, если на тебя сваливается то, о чем ты и мечтать не смел, ты готов, как мальчишка, кричать от восторга.

Коробин вспомнил, как он обрадовался на днях, когда ему доверительно рассказали, что его вместе с Лузгиным и Любушкиной собираются представить на звание Героя Социалистического Труда. Инверов под «строгим секретом» выдал ему эту тайну, и Коробин так ошалел от счастья, что потерял всякую способность владеть собой. Повесив трубку, он вдруг вскочил, забегал по кабинету и начал смеяться. Он не мог удержать этот рвущийся из глотки нервный, клокочущий смех, пока на глазах его не выступили слезы… Но вслед за безудержной радостью сразу хлынула на него волна тревоги и панического страха, словно он, получая высокую награду, кого-то обманывал и обман этот рано или поздно могли обнаружить, Ведь, поведав ему о таком «секрете», Инверов тем самым как бы давал понять, что теперь он, Коробин, должен сделать все, чтобы оправдать высокий аванс.

— Мне показалось или ты на самом деле недоволен тем, что я тебе сообщил? — спросил он.

Анохин посмотрел в сторону, поверх головы Коробина, когда-то он перенял эту манеру от самого секретаря.

— К сожалению, я не могу принять это предложение…

— Ладно дурачиться! — Коробин нахмурился. — Мне не до шуток.

— Нет, я вполне серьезно. — В лице Анохина появилось неожиданно злое, даже хищное выражение. — Я прошу вообще освободить меня от работы в райкоме… Я хочу поехать учиться в Высшую партийную школу.

Когда до Коробина дошел смысл этих слов, первым желанием его было заорать на Иннокентия, ударить наотмашь, но он лишь бросился к окну, сцепил в замок руки и долго глядел на пустынную площадь перед райкомом, на кривую тень от коновязи, на бродивших там пестрых кур, потом медленно повернулся к Анохину.

— За кого ты меня принимаешь, Иннокентий Павлович? — Он вдруг осип от волнения. — Я же не барышня, чтобы поверить тебе, будто ты рвешься к науке!.. Ты просто испугался ответственности!

— О какой ответственности ты говоришь? — уклончиво ответил Анохин. — Были времена полегче, потяжелее, до уж об ответственности мы никогда но забывали!.. Я ведь с партийной работы не ухожу. Так что обвинять меня в трусости глупо… А поучиться любому из нас не мешает.

— А я не отпущу тебя! Не дам своего согласия! — зло выкрикнул Коробин. — Посмотрим тогда, что у тебя из этого выйдет!

— А какой тебе смысл удерживать меня? — нервно потирая руки, спросил Анохин. — Моя жизнь здесь сложилась неудачно, а с тех пор, как от меня ушла Ксения, мне тут трудно работать. Если хочешь быть авторитетным, нужно жить так, чтобы о твоей личной жизни никто ничего не знал… Я приготовил документы, так что выносите решение на бюро, и я поеду…