Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

Пробатов слушал с напряженным вниманием, изредка отпивая глоток-другой. Когда чай кончался, он сам наполнял стакан из стоявшего на столе чайника, но все это проделывал почти автоматически, не отвлекаясь.

— Я видел эти щиты, когда утром проезжал мимо, — сказал он. — Дело даже не в том, что они непрочно стоят и с них быстро сползает краска… Я думаю, что у нас тут просто много казенщины какой-то, что ли… Ну вот скажите по-честному, Иннокентий Павлович, вас самого трогают все эти щиты и плакаты?

— Да ведь я что, Иван Фомич!.. Для меня это работа, я привык ко всему этому…

— А это не должно быть для вас привычкой! Вы сами должны гореть этим! — Пробатов вдруг поднялся и заходил по комнате мимо стола, за которым сидели все остальные и жадно следили за ним, отставив в сторону полные, нетронутые стаканы с чаем. — Я зпаю одного секретаря райкома, который, приезжая в колхозы, первым делом интересуется, как у них поставлена наглядная агитация. А что люди в некоторых из этих колхозов до сих пор по пятьсот граммов хлеба на трудодень получают, ему и- горя мало!

— Мы нацеливаем своих людей, Иван Фомич, на решение главной задачи, поставленной партией на последнем Пленуме, — снова не выдержал Коробин, как будто опасался, что его сравнивают с тем секретарем, о котором рассказывал Пробатов. — Мы же понимаем, что в борьбе за благосостояние колхозов основной рычаг — это материальная заинтересованность!

Секретарь обкома не откликнулся на столь очевидную истину.

— Или вот возьмем такой пример, — останавливаясь посредине кабинета и окидывая всех устало блестевшими глазами, заговорил он. — Несколько лет вы пропагандируете успехи колхоза «Путь к коммунизму», который ведет Любушкина. Слов нет, и хозяйство передовое, и вожак у колхоза настоящий. Но если все дело в опыте, который надо там перенять, то почему же годами этот опыт не могут освоить соседние колхозы? В чем дело? Почему вы не раскрываете для людей природу этого опыта? Для вас Прасковья Васильевна стала козырной картой, с которой вы выступаете и хвалитесь на всех совещаниях. А в другом районе этим козырем делают передовую доярку… Однако вернемся к вашему дню, Иннокентий Павлович.

— Во второй половине дня я принял секретаря райкома комсомола, выписывал квитанции на лекции Общества по распространению научных и политических знаний.

— А это зачем? Тоже входит в ваши обязанности? Этак вы дойдете до того, что ни один человек, связанный с пропагандой, не сделает без вас ни одного шага! Но ведь всех товарищей, что приходили к вам, вы не приглашали?

— Да, я их пе звал.

— А пе кажется ли вам, что в этих случаях не вы руководите событиями и активно влияете на жизнь, а эти события руководят вами, а вы только плывете по течению и не сопротивляетесь?

— Вы абсолютно правы, Иван Фомич, — негромко кашлянув в кулак, проговорил молчавший все время Синев и распрямился за столом, откинувшись на спинку стула. — Далеко ходить не надо… Два дня назад нагнали к нам из областного центра около сотни автомашин за овощами, капустой, картошкой. Заготовители наши растерялись, да и точпой согласопаипости с областными организациями не было. И вот трудно даже поверить, по весь аппарат нашего райкома и райисполкома с утра и до вечера только и занимался этими машинами, распределял их по колхозам, о всех других делах и думать забыл…

— А знаете, почему это происходит? — спросил Пробатов и подошел к столу, положив на зеленое сукно свою красивую большую руку. — Потому что ваш аппарат почти всегда на побегушках — составляет сводки, готовит справки для отделов обкома, собирает материалы для очередного отчета секретарю. И мы мало интересуемся тем, как инструктор, заведующий отделом понимают свои обязанности, умеют ли самостоятельно во всем разобраться, не проверяем, наконец, растут ли они теоретически, духовно или только барахтаются в ежедневной толчее и не замечают, что те, кем они призваны руководить, давно уже обогнали их!..

«Мой план — тоже филькина грамота!» — подумал Вершинин, но промолчал, решив пощадить Коробина. Ему и так есть над чем поразмыслить.

— Не сочтите за лесть, Иван Фомич, но я не помню, чтобы кто-нибудь из секретарей с нами разговаривал так, как вы сегодня, — сказал Синев и, словно чувствуя себя несколько стесненным оттого, что он сидит, а Пробатов стоит, тоже поднялся. — Мы не всегда воспитываем своих работников, но и нас тоже плохо и мало учат… Вот нынче летом вызывают меня на заседание облисполкома. В самый сенокос. Мы с сенокосом немного запоздали, но сознательно, чтоб трава подошла. И вот, ни о чем не разузнав, не выслушав меня, стали, что называется, разносить в пух и прах! На грубости не скупятся — и шляпой меня обозвали, и ротозеем, а в конце кто-то предлагает записать выговор. За что? Да за срыв сенокоса! Едва оправдался. Вышел из облисполкома — не поверите, руки дрожат, так переволновался. А ведь сена-то мы собрали больше других, да еще лучшего качества! Только вся вина в том, что позже всех доложили о выполнении… И когда с нами перестанут так разговаривать?

— А разве перед вашим отчетом никто не приезжал в район?

— Был один товарищ. Но он уже из области выехал с готовым заданием — расчихвостить меня, взять, как отрицательный пример, на котором нужно подтянуть другие районы. Ему что ни говори — оп глухой на оба уха! Да и что говорить, разобраться во всем до тонкости, понять, почему мы поступаем не так, а этак, посоветовать нам что-то, конечно, куда труднее, чем собрать весь мусор и высыпать нам на голову! Плохое — оно само в глаза лезет, его искать особо не приходится.

Несколько минут все молчали, а Пробатов опять па-чал расхаживать по комнате, сцепив за спиной руки, словно забыл на время, что он здесь не один. Но вот он остановился рядом с Сипевым, щуря свои светлые глаза.

— То, о чем вы только что рассказывали, я бы на вашем месте не держал в секрете. — Пробатов дотронулся до плеча Синева. — Напишите об этом статью в газету, выступите на конференции. Обидите кое-кого — не беда! Теперь, может быть, частенько придется обижать тех, кто не захочет понять существа новых перемен… Если мы решения партии будем выполнять старыми методами, мы далеко не двинемся!

«Хорошо, что Коробин нашел меня в кино!» — не переставая чему-то радоваться, думал Вершинин.

На другое утро Ксения встала с тем привычным чувством бодрости, с каким всегда отправлялась в райком, где ее постоянно ждали и новые дела, и люди и где она была просто необходима. Все, что она пережила за последние сутки, уже не так сильно огорчало ее. За ночь многое потеряло свою остроту и значимость, и, хотя Ксения немного растерялась в присутствии Пробатова и не сумела ничего доказать Дым-шакову, она была настроена еще непримиримей, чем прежде.