Адихан Шадрин - Старая дорога

— Казармы, стало быть, строить…

— Тесно, грязно. В случае эпидемии страшно подумать, что будет.

— Болезнь, она и в хоромы проникает, — осторожно возразил Ляпаев.

— Но в хоромах с ней бороться легко, — настаивал Андрей. — Корова иль лошадь, к примеру, и та в отдельном закутке, а тут… люди.

— Казармы чтоб новые поставить, большие деньги нужны. А где их взять? Нет, ты не подумай, что я прибедняюсь. Деньги у меня есть, и немалые. Но всажу я все их в стройку, а чем дело вести, а? За рыбу ловец деньги с меня потребует, а не слова. Да и промысловым людям платить надо наличными.

— Но не могут же люди дальше так жить.

— Жили! И будут жить. А не хотят — я их не неволю. Сами валом валят.

— А вдруг не покажется им тут и уйдут, — злые огоньки мелькнули в зеленоватых глазах Андрея.

— Как это уйдут? Куда им деваться?

— Ну, а все же, возьмут и откажутся у вас работать?

— Хе, мелешь, что ни попадя. Иль у других лучше? — усмехнулся Ляпаев, но в глазах отразилась тревога. Что-то непривычное и непонятное было в крепкожилинском парне. Подумал: а не зря ли взял его на службу? Но мысль эта быстро забылась, потому как в голове появились иные мысли, давно знакомые и очень приятные — о деньгах. Были бы они, а работники найдутся. Слава богу, постоянные недороды в верхах ежепутинно сгоняют сюда толпы людей. Чудак, право же, надо додуматься — «уйдут». А куда им деваться? Некуда деваться. Тут все продумано. Вслух сказал:

— С казармами да банями пока недосуг заниматься. Обождется. А вот пункт свой оборудуй. И бачки купим. Пущай кипяток пьют. Не водка. Тут еще аптечки. На што они-то? Заболеет кто — поедешь.

— Но первая помощь нужна. Порезался кто, руку уколол, или плохо кому. Людей я подучу, чтоб могли помочь. В аптечке — самое необходимое: сердечные, от головной боли, от…

— Ладно, — не дослушал Ляпаев. — Бумажку эту оставь. Распоряжусь купить, што надо. А Резепу скажи, чтоб завтра же плотники соорудили стол, койку… Что еще? Пелагея! Глафира! Кто там. Чайку бы подали.

— Не беспокойтесь, Мамонт Андреевич, — Андрей встал.

Вошла Глафира, обрадовалась гостю.

— Здравствуйте, Андрей Дмитриевич. Что же это вы?

— Дело есть, прошу простить, — он откланялся и ушел.

Глафира неподдельно огорчилась. Ей все эти дни хотелось видеть его, поговорить о чем бы то ни было.

Ляпаев же сидел насупленный. Он даже не поднялся со стула. Ему было неприятно, что этот молодой человек ведет себя так неосторожно: решительно отказался от чая, предложенного хозяином. Другой бы радовался вниманию, а этот…

— Гордыни со стог, а ума с пучок. — Это Ляпаев со зла. Он учуял в Андрее человека своенравного и далеко не робкого.

— Зачем же так, дядюшка, — мягко возразила Глафира — ей Андрей не показался надменным. Она втай подумала, что он стесняется ее, не иначе. И было оттого ей приятно. — Он застенчивый.

— Не сказал бы, — в задумчивости отозвался Ляпаев. — Ну да шут с ним. Впрочем, — он с интересом посмотрел на Глафиру, — а в женихи он сгодился бы, а?

— Скажете, право же.

— Отчего бы нет, — оживился Ляпаев. — Молод, не совсем, право, красив, да мужик — не баба. В нем не красота главное. Умом, кажись, бог не обделил. И характер что надо!

— Вы же сами только что насчет ума надсмехались…

— Я могу и посмеяться. А ты привечай его. Бог даст, може, и судьба. Я тебя не обижу, без приданого не оставлю.

И вновь оба подумали о том постыдном, что произошло меж ними в городе. Связав его слова о приданом со случившимся, Глафира ушла в свою горенку.

Ляпаев приметил изменение в ее настроении и, конечно же, понял, почему оно произошло. Он уже раскаивался, что привез ее к себе, мог бы просто пересылать ей деньги в город. Вдали и забылось бы скорей, и не думалось так часто. А вот тут она каждочасно перед глазами, напоминает о том, корит и взглядом и просто тем, что она здесь. Всерьез подумалось Ляпаеву: да, надо ее пристраивать. И грех тяжкий замолить, и с глаз чтоб подальше…

Ольга была уже на выданье, и Гринька присматривался к сельским парням, своим сверстникам, прикидывая, кто мог бы сосватать сестру. Но ее никто замуж не звал, потому как сельский народ рассчитывает не только работящую сноху в дом взять, но и приданое чтоб имелось: одежонка, постель, из домашнего скарба кое-что, а если удастся — и из живности.

У Ольги, кроме молодости и здоровья, ничего не было. И хотя по деревенским требованиям к молодой это уже немало, сватать, однако же, не торопились.

Гринька переживал, ко тревогу свою никому не выказывал. А Ольга будто и не помышляла о своей судьбе: на улицу вечерами не ходила, с парнями не гуляла. Работа, дом — больше ее, кажется, ничего не интересовало. Был бы дом, как у людей, а то — клетушка в казарме.

Но девье иной раз собиралось в ее тесной каморке — песни попеть за вязаньем, семечки тыквенные полузгать. Тогда они дружно выпроваживали Гриньку в село, к товарищам своим, а сами устраивали веселые посиделки, рассказывая были-не́были, секретничая промеж собой про деревенских ухажеров.

Росла Ольга вольной, общительной, неробкой — вся в мать. И даже сиротство не сломило, не скрутило ее. Она быстрее Гриньки освоилась на новом месте, держала немудрящее свое жилье в безупречной чистоте.

Из сгоревшего дома Гринька каким-то чудом сумел вынести старое, в рамке из черного дерева, трюмо. Было оно дорого им обоим, как память о прошлом, совсем еще недалеком, но навсегда ушедшем. Ольга поставила трюмо у глухой стены и всегда, когда это можно было, держала перед зеркалом немудрящие полевые цветы — от апрельской пахучей базельки до поздней, стойкой к утренним заморозкам сиреневой ромашки.

Работу девушка любила. В путинные горячие дни она кроме основного дела подрабатывала и на разделке рыбы. Деньги, правда, не большие, но Гринька кое-что все нее отложил — приработок сестры он не тратил, копил на случай ее замужества.

Была Ольга доверительна к людям. Даже Резепа в первое время считала добрым и порядочным человеком, была с ним, как и со всеми, улыбчивой, ласковой. Плотовой понял ее отношение по-своему, и, не вернись Гринька домой вовремя, неизвестно еще, чем бы кончилась вся эта история.

Теперь Резеп даже не замечает Ольгу — до́бро Гринька отучил его, да и сама Ольга на совесть постаралась, отваживая неудачливого любовника мокрой половой тряпкой.

В первый раз она увидела Андрея из окна казармы, когда он ходил в конторку к Ляпаеву договариваться насчет работы. Это уже после от брата она узнала, что привело его на промысел. Гринька же и сообщил, что Андрей будет работать тут и что от казармы ему отгородят помещение для медпункта.

Вскоре и правда Резеп привел двух плотников. В торцовой части казармы они поставили загородку и пробили отдельную дверь. А еще через день заявился Андрей и велел плотникам сколотить стол, скамейку и койку.