Адихан Шадрин - Старая дорога

— Один, что ли, не управляешься? Таскаешь девку за собой в такие морозы. Пожалел бы…

— Пожалел волк кобылу, — в тон ему отозвался Гринька и долгим взглядом посмотрел в глаза плотового.

— Ну-ну, дело хозяйское.

Резеп тоже жил на промысле, но при конторе. Там для него была отведена небольшая светлая комнатка в два окна, вся под масленой краской. Ольга и у него прибирала и всякий раз старалась угадать, чтоб плотовой был в селе или же занят иным делом. По этой причине комнатка в иные дни оставалась неприбранной. Резеп ругался, грозился донести хозяину и уволить.

Еще средь зимы, когда Ляпаев готовил рыбный обоз, Резеп позвал Гриньку в конторку.

— Запряги-ка лошадь. Мне в Маячное надо. А ты немного, да к Мамонту Андреичу топай. Кисиму подсобишь на складе порядок навести.

Ольга, выпроводив мужиков, протопила печь у себя и в конторке и принялась за уборку в Резеповой светлице.

И заканчивалось уже убирание, как в комнату неслышно вошел плотовой. Ольга спиной к нему, нагнувшись, у самого порога домывала полы. Напевая что-то про себя, почувствовала, как две сильные руки из-за спины обняли ее, скользнули к грудям. Вполоборота она заметила широкую улыбку Резепа, крутанулась и оказалась лицом к лицу с ним.

— Пусти!

…Гринька немного задержался. И едва освободился, заторопился на промысел. Еще издали он увидел, нераспряженную лошадь у конторки, отметил про себя, что и Резеп уже вернулся.

Ольги в казарме не было, и тревога сразу же овладела Гринькой. Он кинулся в конторку и услышал возню в Резеповой половине.

Разъярившись, Гринька рванул Резепа за шиворот и бросил на пол.

— Э-э… э… не очень, — бормотал в растерянности плотовой. — Она сама…

И тут Ольга, дрожа телом и захлебываясь слезами, словно ополоумела.

— Сама? Ах ты, гад, паразит. — Она схватила мокрую половую тряпку и давай хлестать Резепа по спине, по голове… А сама все всхлипывала и приговаривала: — Сама? Вот тебе, вот, вот…

Гринька еле вырвал тряпку из рук Ольги и вытолкнул ее из светлицы. Пригрозил изрядно побитому плотовому:

— Еще раз тронешь али Ляпаеву наябедничаешь — убью. Мне терять неча.

В Шубино Илья с Кумаром приехали рано — даже магазины еще не открывались. Легкий морозец и яркое солнце обещали добрый день.

Выехали из Синего Морца затемно, а накануне вечером долго и обстоятельно обговаривали, что купить для предстоящей весновки. Обсуждали сообща: Илья, Кумар, Макар и Тимофей Балаш. Впрочем, Тимофей особо и не спорил, молча соглашался со всеми, сказав, что в ловецком деле ничего не смыслит. Он уже вставал, ходил по землянке, но выходить на стылый воздух Андрей пока не разрешал.

Неспешно, по-мужицки, обмозговали они предстоящую куплю.

— Плавнушку — надо, три порядка вобельных сетей — надо, редкие сетки — тоже надо. — Макар, перечисляя, загибал пальцы. — Купишь все — хорошо!

— Бударку где заказывать будешь? — поинтересовался Кумар.

— Здесь, с Ваней Афоней говорил. Он — мастак.

— Тес еще надо достать.

— Все у него есть. Сговорились… Через пару недель, говорит, будет готова.

Днем раньше Илья попросил Кумара дать ему меринка съездить в волость и привезти намечаемые покупки. Кумар, оказывается, и сам собирался в Шубино, так что столковались быстро.

…По дороге в Шубино Кумар рассказал:

— Я тоже сетки буду брать. Ата деньги дал, мал-мал и сам копил.

— Кумар, а пошто Садрахман с тобой не живет?

— Не хочет. Звал-звал ата, не идет. Землянка, говорит, еще хороша, теплая. На острове дров много, камыша еще больше. Моя баба, Магрипа, тоже звала. И Магрипу не слушает.

Так в разговорах подъехали они к волостному селу и завернули к лавке, где торгуют ловецкой сбруей. Лавка стояла на берегу, каменный низ ее занимал склад-товарник, где хранили добро и происходила купля-продажа, а наверху жил сам хозяин заведения с семьей. Дождались покупщики, когда насупленный и угрюмый лавочник спустился вниз и распахнул широкие двери — если бы не высокий многоступенчатый рундук, можно было бы подводой заезжать внутрь. И едва Илья с Кумаром вошли внутрь, торгован-купец сразу же преобразился.

— Чего желаете? — на лице сладкая улыбка, а голос елейный, словно встречал он именитых людей.

— Посмотреть, значит, что подберем. — Это Илья. Он не спеша осмотрелся и подивился невиданному множеству товаров. Они лежали в тюках, штабелями на деревянных решетках до потолка. Рядом, у входа на вешалах, — образцы готовых сетей и неводов, на столах — куклы частиковые, вязки пеньковой хребтины, пряжи и прочей необходимости.

— Смотрите, выбирайте. — В магазине никого больше не было, а потому и все внимание торговец уделял Илье и Кумару. — Товарец первый сорт.

Покупатели, однако, знали, что если купец не схитрит, то и не продаст, а потому не спешили, приглядывались, приценивались, рядились, сомневались в качестве и в цене.

— Твое дело — дорого просить, наше дело — дешево дать, — сказал Кумар.

— Какой там дорого. Больше накладу, чем навару. Концы с концами еле свожу.

«То-то от убытков и развезло тебя, — подумал Илья. — И дом в два яруса, и товару на великие тыщи…»

Задержались возле речных неводов. Каких тут только не было: километровой длины, рассчитанные на неоглядные волжские плесы и многорукие ватаги, и совсем крошечные — волокуши в полста саженей — два-три человека могут шутя обтягивать ими рыбные лежбища. Переглянулись Илья с Кумаром, поняли друг друга.

— Сколько за эту волокушу?

Возвращались домой довольные. И хотя Илья купил на одну справу сетей меньше, да и Кумар не все взял, что хотел, настроение у ловцов было отменное: теперь у них будет пусть и крошечный, но свой неводок-волокуша. Готовую, правда, они не взяли, потому как торгаш заломил цену, а купили ядро и пеньку на огниво и подборы — так дешевле. Поработают сообща вечерок-другой — и готова волокуша.

Была середина марта. Постепенно стаивали снега, а по утрам лужицы хрустели под ногами. Ночами еле приметно искрились звезды, полнолуние топило белым мертвенным светом Синее Морцо, Ватажку и окрестные острова, проникало в камышовые крепи и ветловые редколесья.

Ближе к взморью, на речных перекатах, лед сопрел, обнажив синие быстрины мелководий. На больших же реках и ямах он по-прежнему лежал недвижно, черный от бесснежья и оттепелей, по нему ездили мужики на подводах. Но по заберегам лед уже отслоился, а под ударами пешни рассыпался на игольчатое крошево.

Вернулись ловцы с ледовой кромки — дольше опасно оставаться там, хотя уловы с тутошними не шли ни в какое сравнение. Худо-бедно, налавливали в море ежедневно по возу разной рыбы, сбывали ее на месте скупщикам — ну и соответственно заработки. Потому-то в межпутинье, в марте то есть, когда рыба исчезает неведомо куда и сети пустуют, зарастая тиной, морские рыбаки живут не тужат: зимних денег хватает до весеннего буйного хода бессчетных косяков на икромет.