Адихан Шадрин - Старая дорога

Но она не позволила Чебыкину поверить в эту догадку, увела его от ненужных мыслей, потому как ей самой не было никакой выгоды в подтверждении такого толкования происшедшего несчастья. Пойдут расспросы, и, кто знает, как Резеп поведет себя, — не приведи господи, если раскиснет и начнет болтать про их отношения, прежние разговоры о наследовании. Тут и до беды — один шаг.

Вот почему Глафира улыбалась ротмистру Чебыкину, строила глазки, велела богато накрыть стол, обильно потчевала его всем, чем может потчевать богатая, одинокая и независимая, да еще и неравнодушная к мужскому сословию, женщина, и оставалась с ним до утра.

Она в ту ночь уступала дважды: Чебыкину и бунтовщикам, потому как была не привычна сопротивляться соблазну и силе. Соблазн на этот раз явился в образе милого сладострастника ротмистра Чебыкина, а сила — в неясном, размытом, но зловещем облике бунтовщиков.

Счастливая и умиротворенная, она придвинулась вплотную к ослабевшему Чебыкину и шептала в ухо:

— Ты такой приятный… милый…

Но расчетливость не покидала ее даже в эти минуты:

— Очень прошу, не уезжай, поживи, ну хотя бы с недельку. Уладь с мужиками. Я не умею, а этого… Резепа они не любят. Скажи им, я готова уступить, прибавить цену… Поговори, ты лучше сможешь.

Сама того не подозревая, Глафира сказала главное: Чебыкин любил, когда признавали его силу, ум, его возможности. Да, он останется, поговорит, урядит, шептал ротмистр, шаря жадной рукой по ее плечам, грудям, животу…

…Наутро он призвал Резепа.

— Покажи-ка, любезный, где живет этот наиглавнейший бунтовщик…

— Крепкожилина изволите? — с радостью отозвался Резеп, готовый к худшему.

— Поведешь к нему, — резко бросил ротмистр, допивая чай. И сказал то, что мог бы здесь и не говорить. Но напротив сидела Глафира, и он не сдержался, чтоб не порисоваться перед ней: — Доведешь — и можешь убираться. Я один с ними, с бунтовщиками, потолкую. Я им…

Двумя днями раньше, после первых слухов об убийстве Ляпаева, в мазанке Ильи собрались зачинщики синеморской смуты, растерянные и озадаченные случившимся.

Макар с порога, даже не успел стащить обесцвеченную временем, с помятым козырьком, кепку, заявил:

— Кончать надо эту свистопляску. К добру не приведет.

— Сядь, не торопись, — охладил его Андрей, но Макар был неуемен.

— Посажают всех к чертям. А детишкам — с голодухи пухнуть?

— Слыхал? — спросил Кумар с порога. Он, как и Макар, был возбужден. — Турма всем…

— Ты разве убил? — спросил его Илья.

— Дурак ты, Илюшка, — осерчал Кумар и умостился на кортки у двери.

— А коль не виновен, что взбулгачился? — резонно спросил Иван Завьялов. — Вину повесить на всякого можно. Доказать нужно. А то выходит: бей Фому за Еремину вину.

— Не о том, друзья, разговор, — вмешался Андрей. — Нам надо определить свою линию. Положение чрезвычайное. Власти воспользуются случаем, чтоб применить силу. Вот и подумаем давайте-ка о том, как дальше жить.

— Кончать, и весь сказ! — настаивал Макар.

— Хватит бузить, — одернул его Илья. — Сказал слово, других послушай.

— Городские товарищи передали с Ольгой, чтоб крепились, не поддавались ни уговорам, ни запугиванию, — продолжал Андрей. — Уговорам мы не поддались, а вот оробеть некоторые оробели. Поджилки уже трясутся, хотя страхи еще впереди. И полиция нагрянет, и начальство пожалует, и таскать будут. А стоять надо. Кровь из носу, а стоять!

— Верно, едреня-феня! — Это Иван Завьялов. — Многое, ребята, осилили. Стойчивость надо до конца выказать. Не осилим — заклюют нас.

— Факт, заклюют. Еще как! — согласился Илья. — А напраслины че бояться! Побрешут, да и заткнутся.

— А можа, новый хозяин еще круче возьмет? — засомневался Макар. — Попробуй тогда осиль его.

— Возможно. Только хозяину из-за рубля червонец терять не с руки.

— Оно конешно!

— Ребята, а кому теперча промысла отойдут?

— Тебе-то уж точно не достанутся!

— А жаль. Я б всех вас к ногтю…

— Глафирке, кому же еще.

— Во, повезло девахе!

— А мож, Пелагее? Сам-то будто жил с ней, да в хозяйки взять собирался.

— Женили.

— С Глафиркой мы бы враз сговорились.

— Не скажи! Как еще Резеп повернет. Одна шайка-лейка.

— Он, говорят, ее…

— Одним словом, решение наше: стоять по-прежнему на своем, — заключил Андрей. — До самого последка.

На том и порешили. В тот же день, в закатную пору, объявился волостной старшина, прошелся по промыслу, поговорил с Резепом, да и укатил восвояси. А вчера нагрянул отряд полиции и сам исполняющий обязанности уездного исправника ротмистр Чебыкин.

Андрей был уверен, что Чебыкин приехал не только по делу Ляпаева.

Весь вечер он ожидал вызова. И очень подивился, когда наутро в мазанку без стука вошел сам уездный исправник, один, без сопровождающих.

Илья от такой внезапности привстал со скамьи и с высоты своего роста уставился на нежданного гостя, не в состоянии молвить что-либо. Да и Андрей молчал, потому как вошедший не проронил ни слова, озирался, будто выискивал что-то или кого-то.

По природе своей Чебыкин был не из храброго воинства. Недоверчивый и опасливый ко всему, он, однако, умело скрывал и то и другое, стараясь выглядеть не тем, кем был по сути своей. «Держи опас про запас», — любил говорить он себе. Но только себе, а на людях хорохорился, изображался простым, доступным, способным рисковать, и очень любил, ежели окружающие отмечали его добродетели.

Оказавшись в полутемной землянке лицом к лицу с двумя незнакомыми людьми, один из которых чуть ли не уперся головой в двускатный камышовый потолок, Чебыкин почувствовал стеснение в груди и затосковал. Тут вдобавок ко всему в сенях потоптался кто-то и потянул на себя дверь. Ротмистр шагнул в сторону от входа и напружинился.

В дверь просунулась Гринькина голова да так и осталась в дверном проеме, потому как парень был несказанно и удивлен и напуган присутствием большого начальства.

Эта выразительная бессловесная сценка немного позабавила Андрея, и он в душе позлорадствовал над исправником, но затягивать молчанку не стал, ибо чувствовал, что минутное напряжение могло обернуться нежелательным исходом, если ротмистр примет эту непредвиденную смешливую обстановку за преднамеренный подвох или, еще хуже, засаду.

— Проходите, присаживайтесь.

— Да-да. Благодарствую, — вежливо кивнув, Чебыкин прошел к столу и сел.

— Чем обязаны? — спросил Андрей.

Чебыкин, раздосадованный таким началом, был зол и на себя, и на хозяев, и на молодого верзилу, который наконец-то перевалил через порог и столбом застыл у дверного косяка.

— Беспорядками, погромами, убийством, — с ожесточением, почти выкрикивая слова, ответил ротмистр.