Юрий Бедзик - Каждая минута жизни

Пшеничный почувствовал странное расположение к подполковнику. Вот бы кому все выложить, дочиста, без утайки. Не потому, что седой, пережил немало, людей, видно, знает, а потому, что смотрит душевно, с грустинкой, словно жалеет Николая.

— Для чего же ты влез в эту кашу? — спросил вдруг подполковник, оторвавшись от исписанного листа бумаги, и передал его майору, сидевшему рядом с ним у стола. — Вот, полюбуйтесь. Красавчик наш!

Как-то нехорошо прозвучало это слово: «красавчик». Пшеничный почувствовал холодок в груди. Подполковник поморщился.

— А что, разве?.. — выдавил из себя Пшеничный.

— То самое, — сказал с нескрываемой досадой подполковник. — Твоя фамилия Пшеничный? Значит, Пшеничный Николай. Лучший токарь механообрабатывающего цеха. Что лучший, это я хорошо помню, ты на майском празднике выступал, рассказывал, какие рекорды ставишь, как вы обогнали другой цех и вымпел у них отвоевали. Было такое?

— Было, товарищ подполковник, — едва слышно промямлил Пшеничный.

— А сейчас и ты в этом списочке, — подполковник ткнул карандашом в листок, который передал майору.

— Так я же сам пришел!.. Рассказал дежурному внизу, что выносил втулки, и материалы мы возили на дачу к «папе Феде»… Все по накладной. А как на самом деле, кто знает?.. — Пшеничный насупился. — Когда с вами по-хорошему, вы не слушаете, а сами списки на честных людей…

— Ты уверен, что честных? — с ехидцей прервал его подполковник.

— За других не ручаюсь, а я всю правду сказал… Виноват со втулками… ну, и вино пили у «папы Феди». А больше греха за мной нет, товарищ подполковник. Не чувствую я за собой другой вины.

— В том-то и беда, что не чувствуешь, дорогой мой Пшеничный Коля, — откровенно жалея парня, сказал замполит. Он встал, спрятал список в черную папку. — А беда уже близко. Сегодня могла бы и случиться. Сегодня. Сейчас.

— Вы о чем, товарищ подпол…

— Вот об этом, Коля Пшеничный, — с нажимом сказал подполковник и кивнул на приставленную к стене доску с фотографиями разыскиваемых преступников.

— Ага… ясно, товарищ подполковник.

Пшеничному и вправду становилось кое-что ясно. Не совсем, не до конца, но с каким-то предчувствием, с едва уловимым пониманием он уже по-иному подумал о «папе Феде», о его родственнике, о пикниках у озера и о том, почему Кушнир с такой боязнью всучил ему деньги для передачи в лесу. Тут было что-то нечисто. Как он не догадался сразу? Кушнир, если и не замешан в этом деле, то все равно почувствовал беду и уходил в сторону, подставляя под удар его, Николая Пшеничного. Вот же гад! Передай, говорит, деньги за работу… С деньгами нужно осторожно…

Неизвестно, что в эту минуту подействовало на него больше всего: страх перед незаслуженным наказанием, чувство ли вины за свою беспросветную наивность, за свой идиотизм или ненависть к этим лгунам, ловкачам, ярость за то, что его водили за нос, а он, как послушный ягненок, влез в самое дерьмо. Но уже дальше молчать он не мог. Вынул из внутреннего кармана сверток, бросил его, как ком грязи. Вот! Сегодня должен передать… Пусть милиция сама разбирается, что это за деньги и откуда они. А он к ним не имеет никакого отношения.

Замполит помолчал и кончиком карандаша подвинул деньги назад.

— Не спеши. Отдавать будем вместе.

— Не собираюсь. С ворюгами не имею ничего общего.

Его гнев был искренен, хотя и несколько наигран: пусть все знают, что он никакого отношения к уголовникам не имеет!

Подполковник смотрел на горячившегося парня и думал, по всей видимости, именно так. Но глаза его говорили о другом. В его глазах был укор или, скорее, разочарование. «Сдрейфил, так и говори. У нас на трудные дела никого силком идти не принуждают».

Пожалуй, Николай это почувствовал, опустил голову и, испытывая стыд за вспышку, проговорил едва слышно:

— Может, если надо помочь, то… вы скажите.

На лице подполковника сразу проступило выражение душевной легкости, он широко и свободно улыбнулся. Пододвинул к себе черную папку, вынул оттуда список и произнес тоном, каким обычно начинал совещания в своем кабинете:

— Ты нам будешь очень полезен, Николай Пшеничный. Вот об этом мы сейчас и поговорим…

Когда Пшеничный подъехал на такси к двадцатому километру за станицей Дарница, совсем стемнело. Он расплатился с водителем, вылез из машины, внимательно огляделся и, отыскав глазами знакомую тропку, быстро пошел в глубь старого соснового леса. Ходу тут было немного, минут пять. Он торопился. Собирался приехать часам к семи-восьми, а сейчас совсем ночь. Не разошлись ли уж ребята?.. Пьют, поди, шпарят сальными анекдотами, девчонок тискают, а «папа Федя» угощает всех пирогами собственного производства. И так будет до поздней ночи. А потом разбредутся по кустам.

Когда вошел в лесную избу — старый деревянный дом лесника, — увидел, что веселье было в полном разгаре. Отметил нахмуренного «папу Федю», острый прищур его брата-водителя со шрамом на шее. Компания на миг примолкла. «Папа Федя» кивнул на длинный стол, заставленный стаканами и бутылками.

— Что ж ты опаздываешь, Колюша? — произнес он с ухмылкой. — Нехорошо так задерживать, дорогой мой. Ты у нас теперь герой, смотри только голодным не останься… Садись. Эй, налейте ему штрафной!

Стал оправдываться, что на заводе ночная смена, еле открутился, срочный заказ. Кушнир в бешенстве, народу не хватает… Одна из девиц, полнотелая, кудрявая и краснощекая, подсела к нему, бесцеремонно обняла за шею.

«Папа Федя» подмигнул ему, не теряйся, мол. Пшеничный взял стакан и невольно обратил внимание, что «родственник», мастер-холодильщик с рефрижераторов, неотрывно глядит на него. Он сидел напротив, через стол, у самой двери, был абсолютно трезв и словно насторожен. Пшеничный вспомнил фотографию на стенде в милиции. Беглый преступник. Затаился, ждет. Вооружен… Это — главное, о чем предупредили Пшеничного. Вооружен, очень ловок, силен, знает приемы самбо.

Николай огляделся. К сожалению, знакомых тут сегодня не было. А он очень рассчитывал на то, что можно будет как-то предупредить, попросить помощи. Одному трудно справиться…

— Ну пей же, миленький, пей, — соседка всем телом прижалась к Пшеничному.

— Не идет, Людочка.

— Я не Людочка, а Лидочка. Что ты за парень, если пить не умеешь?

— Да не идет и все.

Время тянулось медленно, устало, безразлично. Пшеничный думал о том, как передать деньги «папе Феде». Это было главное. Деньги, помеченные в милиции. Тогда не открутиться. И еще нужно сесть возле водителя со шрамом, чтобы схватить его руку в нужный момент. Пшеничный понимал, что в поединке с преступником он окажется слабее, у того страшные руки, страшный удар, и к тому же оружие. Но совершенно необходимо парализовать его хотя бы на короткое время, пока в комнату ворвутся милиционеры. И дать сигнал, чтобы они поняли, поспешили…