Валерий Закруткин - Будь счастлив, Абди!

Первый раз Тольку Жукова, моего соседа по квартире, сняли с поезда далеко от дома, когда ему было девять лет. Потом ему исполнялось 10, 11, 12 лет, и он все упорнее и упорнее лез в поезд, а милиционеры все строже и строже предупреждали Толькиных родителей. Мне было жаль родителей, но я отлично понимала Тольку, когда он рассказывал мне об очередной прочитанной им книге — о Миклухо-Маклае, Афанасии Никитине, Пржевальском. И я знала, что готовится новый побег из дому…

Толька стал большим и уехал в Африку строить Асуанскую плотину. Потом он говорил мне потрясенно: «Ты знаешь, сколько лететь от Москвы до Каира? Ровно 5 часов 30 минут. Если б я знал это раньше…»

Когда мне пришлось взяться за эту книгу, я вспомнила своего друга Тольку Жукова с его неукротимой мечтой о дальних странах, с его нетерпением объездить шар земной и верностью мальчишеской мечте.

В книге вы прочитаете три рассказа об Африке. Почему сразу три?

Нам суждено было заново «открыть» Африку. Наши экзотические представления об этой части земного шара сильно пошатнулись, когда оттуда одна за другой стали приходить вести о национально-освободительных революциях и создании новых демократических государств. Теперь там несколько таких государств.

О сегодняшнем дне Африки, рассказывают в книге геолог Валерий Витальевич Закруткин, врач Николай Никитич Китьян и инженер Анатолий Филиппович Корольченко. Все трое — ростовчане, которым довелось побывать с доброй миссией в трех разных африканских странах.

Повесть Юрия Александровича Дьяконова «Пирожок с рыбой» перенесет вас в другой конец Тихого (Великого) океана — на японские острова. Автор прожил на Дальнем Востоке около десяти лет, участвовал в войне, освобождал захваченные Японией советские земли и теперь захотел рассказать об этом ребятам.

Основную мысль книги хотелось бы передать словами Ильи Эренбурга: «Мир огромен и очень мал. Летишь, летишь, то холодно, то нестерпимо жарко то снег, то океан, то тропические леса, то страшная пустыня, похожая на макет ада, и вот прилетаешь как говорят, на другой конец света, по часам еще утро — на дворе вечер, и оказывается, вокруг тебя такие же люди с теми же сомнениями, радостями, тревогами…»

И хорошо, что на земле с каждым днем все больше становится людей, которые начинают понимать главное: настало время жить по-человечески народам планеты независимо от языка, цвета кожи, вероисповедания; от них, от самих землян, зависит судьба мира, его будущее.

Сахара — это не песок и дюны от края и до края. Сахара разнообразна. На севере, сразу за Атласскими горами, — это розовая и оранжевая армада — каменистая пустыня, слабо всхолмленная, с редкими оазисами, с долинками некогда пересохших ручьев и речушек. Дальше на юг пустыня постепенно желтеет, становясь песчаной. Это безбрежный песчаный океан. Пески барханятся, собираются в холмы, гармошки, а холмы объединяются в крупные горы, состоящие сплошь из песка. С самолета кажется: стань на такую гору, и она осыплется, осядет под тобой. Горы не округлые. Они ребристые, изрезанные острыми гребнями барханов. Оттенков цвета нет: желтые пески от горизонта до горизонта, желтая дымка и бесцветное небо. И никаких оврагов, никаких долинок — здесь много тысячелетий не было воды, которая перерезала бы эти овраги.

Потом на желтом фоне появляются белые серебрящиеся пятня, напоминающие озера. Это соли: калийные, натриевые, гипсы, ангидриды. Белых пятен становится больше и больше и наконец они сливаются постепенно в сплошное белое, слегка желтоватое или розовое пятно — соляную пустыню. Фабриес, француз-геолог, который меня сопровождает, говорит, что это самое мертвое место Сахары. Здесь нет ничего. Если в песках кипит своя бурная жизнь — есть суслики, шакалы, гиены, лисы пустыни, то здесь, на гладкой бесконечной блестящей поверхности, не живет никто. Даже мух здесь нет. Нет никаких насекомых. Все мертво.

Жак Фабриес рассказывает, что французские орнитологи, занимающиеся перелетными птицами, установили, что ласточки, летящие ежегодно из Центральной Африки в Европу через Сахару, теряют здесь около трети своего стада! Слои соли с миллиардами скелетов ласточек!

Но вот кончается «белое южное безмолвие», появляются пески. Они уже не желтые, как на севере. Они бурые, изредка с пятнами черной крови Сахары — нефти.

Самолет продолжает жужжать на высоте двух километров. И вдруг ты видишь, что земля не только под тобой, но и над тобой: слева вверху плывут горы. Это не те обычные горы, которые мы привыкли видеть на Кавказе, Памире или Алтае. Это не хребты, не цепи вершин, разделенных седловинами или долинами. Здесь какое-то невероятное нагромождение прямоугольных, как небоскребы, камней высотой около трех километров. (Не здесь ли писал первые страницы «Божественной комедии» великий итальянец?). Седловин нет. Каждый трехкилометровый камень не соединяется с соседним. Между ними черные провалы. Долин, ущелий тоже нет. Это зияющие своей чернотой дыры и трещины. Дна их не видно. Черным-черно. Сами горы черные, а трещины между ними еще чернее. В Нью-Йорке в музее Гугенхейма есть картина нашего соотечественника «Белое на белом». Здесь наоборот: черное на черном. Это настоящий ад: на протяжении почти тысячи километров, на протяжении почти четырех часов полета — сплошное нагромождение гигантских черных гор-камней. Они не располагаются волнами, как обычные горы. Они неподвижны. Они застывшие. Кажется, что они стоят недвижимо вечность. И только осыпи из огромных глыб молча свидетельствуют о том, что время от времени эти мрачные края разрываются грохотом обвалов трескающихся скал.

Это Хоггар. Край черных гор-скал, черного песка и черных длиннолицых туарегов. Мрачный суровый край великих творений Природы.

Самолет начинает описывать круги над посадочной площадкой. С одного раза зайти на посадку невозможно. Машина медленно и осторожно опускается кругами в колодец между скал. (Еще бы не опускаться осторожно, если две недели назад такой же самолет зацепился за скалу и шестьдесят его пассажиров остались под скалой!). Страх считается зазорным. И тем не менее страшно. Просто по-человечески страшновато, когда рядом проносится черная каменистая гора, впереди прямо на пути торчит еще одна, а дальше еще и еще.

Бородатый, немолодой седой французский пилот, очевидно, из асов. Вкрутился по спирали в яму, на дне которой лежит Таманрассет — столица Хоггара, — и мягко коснулся серой бетонной дорожки, полузанесенной желтым песком.