Алла Черкасевич - Оглянись и будь счастлив

Поколение XXI века живёт отрывками из «Википедии» и социальных сетей. Они с трудом понимает своих родителей, бабушек и дедушек, прошлое своей Родины. Может быть эта книга поможет исправить это положение? Осознание истинных ценностей жизни приходит с годами. Приходит и понимание важности знания своих корней, прошлого своей семьи. Правда этих событий складывается и из маленьких эпизодов, рассказанных родителями. Как важны порой становятся эти «бабушкины сказки»! Жизни людей сильно переплетаются и, возможно, кто-то совсем посторонний сможет узнать в этом повествовании и своих близких, восполнить белые пятна своей истории. А кому-то, возможно, сегодняшние собственные трудности покажутся не такими страшными и неразрешимыми.

Надо помнить свою историю, жить честно, по правде, и по совести, тогда, возможно, мы сможем сказать, что прожили такую же счастливую жизнь, как и наши родители.

Девчонка. Ресницы длинные густые чёрные. И такие же глаза: чёрные-чёрные, большие. Волосы пытались зачесать назад, но они, иссини чёрные, густые, упорно возвращались к своим природным направлениям. Волосы не соответствовали характеру этой девочки. Она напоминала испуганного волчонка, была робка, застенчива, стеснительна.

Одна в большой комнате барака. Комната солнечная, светлая и чистая-чистая. Всё знакомо здесь девочке: диван, обитый чёрным дерматином, с высокой спинкой и полочкой, металлическая кровать, сундук, стол, покрытый вязанной крючком белой скатертью (мама вязала). В сундуке – тулупы, привезённые издалека, из Кустаная! В углу – тяжёлое чёрное отцовское пальто. На стене висит не менее чёрная тарелка – радио. А на полу – швейная машина «Зингер». Очень нравилось девочке перебирать шпульки и шпонки. Умными и серьёзными становились чёрные глаза, когда девочка взбиралась на диван и с благоговейным трепетом прикасалась к страницам подшивки газет «Гудок». Тут же лежала тетрадь со схемами или чертежами. Непонятные линии, но чёткие, строгие, элегантные. Загадочно и возвышенно Длинные пальцы худенькой смуглой руки не уставали час за часом день за днём перелистывать страницы с зашифрованными рисунками: рычаги, колёса, паровоз.

Дощатая дверь резко распахнулась, едва удержавшись на петлях. В прозрачном дверном проёме стоял солдат в шинели. С правого плеча на пол упал пустой вещь-мешок. Папа! Вернулся с финской войны отец. Весной 1940 года черноглазая получила первый урок по распилу брёвен. Морозы-то на Урале нешуточные. Отец пилил, а девочка, как могла, направляла движение пилы с другой стороны. Ах, как с папой было хорошо! Добрый, весёлый, обаятельный, общительный. Круглое лицо, глаза из щёлочек вмиг превращаются в смеющиеся большие; курносый нос. Машинист паровоза, грамотный, коммунист. Уважаемый человек!

Пролетела весна. Девочка иногда задумывалась, что давно не видела маму. В памяти всплывало тепло маминой руки, которую она держала, когда шла рядом по коридору барака. Соседки судачили: «Мария перешила своё свадебное платье дочери». «Значит, платье красивое», – думала девочка. А пока девочка была одна… Нет, не одна. Взяла её к себе соседка тётя Наташа Коншина. Своих детей мал-мала, есть нечего. Да, ничего, место на полатях найдётся. Жили шумно, весело. Девочка вместе с детьми бегала по бараку, прыгала. А вечерами рабочие железнодорожного депо, женщины и немногочисленные мужчины, собирались вместе, дети затихали на полатях, и тихо, как издалека, лилась песня: «Мой костёр в тумане светит…». Пение захватывало девочку больше, чем чертежи или шпульки…

Память не сохранила подробностей, когда мамы не стало. С какой-то женщиной черноглазая девочка ехала в трамвае, потом шла по парковой дорожке Первой городской больницы. Долго сидели на скамейке. Вокруг радовало теплом и зеленью лето. Ждали. Неожиданно с правой стороны подошла ещё какая-то женщина, худая и неприметная. С высоты своего четырёхлетнего роста девочка не вглядывалась в лицо, а видела перед собой байковый сине-серый неприглядный больничный халат.

Летнее время по-прежнему зеленело, бегало, прыгало. Осеннее время желтело, лило дожди, водило в детский сад. Закончилась суровая зима. Пролетела короткая весна. Наступил июнь 1941 года. Отца – Степана на фронт больше не призывали. Оставили здесь в Нижнем Тагиле, в железнодорожном депо.

В их комнате чистой, солнечной появилась женщина. Статная, черноволосая, сильная и телом, и духом. (Рассказывали, что у себя в деревне она была трактористом. Сейчас работала в рабочей столовой уборщицей, жила в соседнем бараке). Отец привёл мачеху, велел называть её мамой. Девочка-волчонок опускала глаза и называла красивую женщину Матушкой. Девочка по-прежнему была тиха и послушна. Матушка (Полина Семёновна Мельникова) водила девочку в детский сад мимо депо, водокачки, начальной школы и длинной чёрной очереди. В очереди были женщины. Женщины-пролетарии стояли молча за куском хлеба. Так выглядела родная 1-ая Площадка г. Нижнего Тагила.

Соседка привела девочку из детского сада в барак. В коридоре слышался детский крик и плач. Да, в бараке много детей! Но эти крики были из их солнечной комнаты… Курносая малышка с огромными навыкат глазами кричала, извивалась на руках у мачехи. Полина пыталась успокоить, прижать ребёнка к себе, но не могла удержать. Матушка в сердцах бросила его на кровать. Чего хотел ребёнок не понимал никто.

Младшая родная сестра? Валечка! С рождения её отдали в Дом малютки. Много болела. Воспринимала нянечек, медсестёр и всех в белых одеждах, кто брал её на руки, родными людьми, мамой. Новую обстановку ребёнок ненавидел: хотел есть, хотел внимания и любви, хотел передвигаться по бараку, восседая на руках у взрослых, указывая пухлой ручкой направление. Вскоре девочке-волчонку вменили в обязанность приводить из детского сада младшую сестру. Валя крутила головой во все стороны, от взгляда её огромных глаз не могла ускользнуть ни травинка, ни паутинка. Зато песчаная железнодорожная насыпь на пути девочек была непреодолимым препятствием. Валя не отталкивалась ногами, старшая сестра тянула её за руки вверх по насыпи. Куда девались боли в ногах? Возвращаясь в барак, Валя становилась лучшим другом, заводилой для всех детей. Её не интересовали старшие. В компании мальчишек-ровесников она шагала к депо играть или дерзко заходила в депо, якобы за ветошью.