Геннадий Ананьев - Орлий клёкот. Книга первая

«Выход один — пустить кровушку, как бородач требовал».

Но на первый раз он своего замысла никому не доверил, рано. Очень рано.

Первый большой кишлак. Он уже не горный, но еще и не долинный. Виноградные решетки у приземистых глинобитных домов голые: лозы обрезаны и прикопаны землей, чтобы зимнее стужее дыхание гор не погубило их. Пригнуты и укрыты кукурузными стеблями гранатовые деревца и кусты инжира — все нежное, любящее тепло, бережно укутано до весны, и зимняя оголенность кишлака делала его неприветливо-убогим, даже жалким. Усугублял эту убогость грязный, до черноты, снег, лежавший под глухими стенами домов, у дувалов, вокруг крохотной мечети, стоявшей почти в центре такой же крохотной пыльной площади.

— Сто-о-ой! — скомандовал Левонтьев, когда отряд выехал на площадь. — Слеза-а-ай! — И, подождав, пока казаки спрыгнут с коней и примолкнут в привычном строю, объявил: — Здесь — ночевка!

С подчеркнутой тревожностью инструктировал сам не только дозоры и секреты, которым предстояло коротать ночь на дальних и ближних подступах к кишлаку, но и усиленные караулы в самом кишлаке, и оказалось так, что спокойно отдыхать полную ночь никому не выпадало. Казаки, особенно из «старичков», заволновались: «Не густо ли, дескать, караулов будет понатыкано!» — но Левонтьев обрезал гневно:

— Кто жизнь ни в грош не ставит, тот пусть спит. Только завтра пусть катится на все четыре стороны!

Не ожидая возможных возражений, резко повернулся и уверенно зашагал к дому муллы, который стоял как раз напротив мечети и от которого, казалось, начиналась площадь.

Дом выделялся и своими внушительными размерами, и тем, что не глухой глинобитной стеной, как все остальные дома, выходил на площадь, а просторной террасой, крышу которой поддерживали искусной резьбы колонны орехового дерева. Справа и слева от террасы росли два начинающих уже ветшать, но еще могучих карагача — стражников-великанов. Летом они оберегали террасу от знойных лучей солнца, зимой — от холодных ветров, дующих с гор.

Терраса убрана была по-восточному пышно. Пол устлан толстой кошмой, поверх которой лежали дорогие ковры, яркие, словно сотканные из сочных цветов джайляу. И на стенах ковры, такие же пухлые и яркие. Вдоль стен высились стопки пышных подушек в атласных наволочках, стояли кованые сундуки самых разных размеров. На сундуках — горы одеял: атласных, шелковых, сатиновых. Почти рядом с резной дверью, уводившей во внутренние комнаты дома, стоял сандал [6] Сандал ( узб .) — низкий стол с углублением под ним. В холодное время в углубление кладут горячие угли и накрывают стол одеялом, под которое подсовываются ноги. . Летом на него набрасывали легкое белое покрывало, выполнявшее и роль дастархана, зимой же дастархан этот стелили поверх большого четырехугольного ватного одеяла, а в ступенчатое углубление под сандалом ставили еще и жаровню с углями. И мулла, засунув под одеяло ноги, восседал чинно на подушках, неторопливо беседуя с правоверными.

Беседы те он проводил ежедневно перед молитвой на закате солнца — салят аль-магриб — и никогда не затягивал их настолько, чтобы мусульманин, да и сам он, не успели совершить омовение. Мулла прекрасно знал арабский, но лишь в праздничные намазы читал проповеди с мимбара [7] Мимбар ( араб .) — кафедра для проповеди в мечети. священным языком, которым диктовал аллах Мухаммеду коран. В будние же дни и в мечети и особенно в беседах вечерних на террасе он даже аяты [8] Аят ( араб .) — часть главы корана. читал на родном языке. За это, да и за то, что мулла хорошо знал русский и не брезговал разговаривать с чиновниками, пограничными офицерами и казаками на их поганом языке, его не жаловали ни имам-хатыб [9] Имам-хатыб ( араб .) — высшее духовное лицо в соборной мечети. соборной мечети, ни муфтий [10] Муфтий ( араб .) — высшее духовное лицо в суннитской ветви ислама. и его окружение. Но мулла Абдул-Рашид не был этим особенно обеспокоен, он сам плел себе авторитет среди правоверных неспешно, с завидной, однако, настойчивостью, и во многом преуспел. К нему шли и дехкане, и мелкие торговцы либо за советом, либо с просьбой рассудить их спор, и слово его давно уже никто не оспаривал.

Если он угощал чаем правоверного за то, что тот щедр в закяте [11] Закят ( араб .) — обязательный налог, взимаемый с мусульманина служителями культа натурой. и с благоговением, по велению сердца вносил садака [12] Садака ( араб .) — добровольное даяние в пользу мечети или духовного лица. в пользу мечети, то во многих кишлаках после этого с восхищением пересказывали все, о чем говорил мулла, а сам обласканный сиял лицом так, будто его одарили несметным богатством, будто путь в рай по острому мосту-лезвию ему уже доступен и не станет он мучиться в аду до судного дня.

Тот же, кого стыдил мулла за скаредность, за задержку с выплатой закята, назидательно читал ему из корана: «Никогда не достигнете вы благочестия, пока не будете расходовать то, что любите!» — походил на побитого палками осла, а правоверные избегали встреч с нарушителем шариата, пока тот не исполнял доброго совета муллы.

Мулла Абдул-Рашид точно знал, когда и какой девочке пора надевать паранджу, а в какой семье, где растет мальчик, запоздали с суннатом. Если же дехканин оправдывался тем, что нет денег, чтобы справить паранджу или купить барана и риса для плова по случаю обрезания, мулла сам одалживал деньги под малый процент, и никто никогда не отказывался от этого благодеяния.

Ни разу за многие годы не менял он время вечерней беседы или не провел ее вовсе. Ничто не мешало ему. Вот и сегодня он, казалось, совсем не обратил внимания на въехавший на площадь большой отряд казаков, хотя поднятая копытами коней пыль густым облаком заплыла на террасу, и продолжал свою обычную вечернюю беседу с верующими.

Началась, верно, она необычно. Не он пригласил к себе, а они пришли сами с заявлением, что комбед решил выделить наделы безземельным дехканам, отрезав от его, муллы, угодьев. Это уже было вовсе невероятно. Мулла вознегодовал. И вот теперь пятеро крепких мужчин средних лет в изрядно поношенных шинелях сидели на незастеленном коврами краешке террасы и с угрюмым безразличием слушали муллу, который, грозно вздернув перст указующий туда, к трону аллаха, пророчествовал: «Коран гласит: будь покорен воле единственного. Твое только то, что милосердный дал тебе. И это — вечно! Священно то, чем владеет человек. Это — от аллаха всемилостивого и всемогущего…»

Мулла вдохнул чайный парок из пиалы, вдохнул еще раз, явно подыскивая соответствующий моменту аят для полного устрашения нарушителей вековых устоев, но увидел, что к дому подошел уже совсем близко поручик-пограничник, и махнул покровительственно дехканам: