Арнольд Каштанов - Коробейники

Не дозвонившись, поехал на авось. Застал хозяев за ужином на кухне. «Что-то случилось?» — спросила Валя. А он-то думал, что на его лице нельзя ничего увидеть. Чеблаков вытащил из холодильника вче­рашнюю бутылку, взглядом спросил: будешь? Юшков отказался. Чеб­лаков сунул ее назад. Кончив ужин, Валя ушла из кухни. Это у них было правило: в мужнины дела она не вмешивалась. «Ну что там?» — спросил Чеблаков. «Белан арестован».— «Черт,— опешил Чеблаков.— Не может быть!» — «Как сказал мне следователь, мне кажется, вам так не должно казаться». — «Значит, точно?» — «Я сейчас от его бывшей жены. Так сказать, лично присутствовал при обыске».— «Чего тебя ту­да понесло?» — спросил Чеблаков. Юшков ответил: «Надо было». Чеб­лаков не обратил внимания. Он думал о Белане. «Отыгрался Толя... Ты знаешь, я ему завидовал. Талантов у него тьма, но он зарывался. Он всегда зарывался и играл на публику. Мы с ним недавно ехали вместе в поезде. Случайно получилось. Я — в Люберцы, он — в Подольск. Так, знаешь, ему удовольствие было — вытащить пачку денег, чтоб я ви­дел. Поразить. Вот, мол, как его в командировку отправляют. Мол, ди­рекция доверяет важные дела. Двадцатку шоферу выписать через сек­ретаря за экстренный рейс — он из этого спектакль устраивал». Юш­ков кивнул: «Видел».— «У меня всегда было чувство, что он рано или поздно влипнет. Хохлов знает?» — «Похоже на то. Я пробовал ему позвонить, он прервал разговор». «Струсил»,— сказал Чеблаков. «А он-то при чем?» — «Ну, старик, теперь все будем при чем... Тебя, меж­ду прочим, можно поздравить с новой должностью. Ты теперь началь­ник отдела». «А знаешь,— сказал Юшков.— Мне не хочется. С меня уже хватит. Встретил я вчера одноклассника. Модельщик седьмого разряда. Триста рублей. Вечерами не знает, куда себя девать».— «Ну-ну, старик. Рано ты сдаешься».— «Я здорово в эту историю влип»,— сказал Юшков.

Он не собирался говорить. Сорвалось само, потому что все время думал об этом. «Не чуди,— сказал Чеблаков.— Как ты мог влипнуть?» «Скучно рассказывать. Я им соврал, и они это понимают». Чеблаков по­косился на дверь. Она была приоткрыта, он захлопнул ее и сам на се­бя рассердился за этот жест. «Какого же ты лешего врал?» — «Не знаю. Там было два следователя. Один здорово меня раздражал. Мне все время хотелось его злить».— «Ну, знаешь... это уж... Да ты как Бе­лан!» — «Избыток инициативы. Самая глупая штука. Белан, мне кажет­ся, не ради денег рисковал. Он рисковал ради риска».— «Давай, старик, без самокопания. Это у тебя, может быть, такая психология, а у него именно ради денег». - «Может быть,— сказал Юшков.— Может быть».

Утром тесть сказал: «Ты приказом назначаешься исполняющим обязанности... Хлебнем мы еще полной ложкой». В отделе никто не работал. На первом этаже, там, где было окошко табельной и висели на стенах щиты наглядной агитации, толпились кладовщицы и водите­ли. Шумели, обсуждая новость. Все уже знали об аресте начальника. Рослый дядька, водитель Качан, втолковывал женщинам в телогрей­ках: «...да хоть кто! Умный, дурень — хоть кто! Один он никак не мог!» Увидел Юшкова, осекся.

Пришли следователи. Старший был из Москвы, следователь по особо важным делам, фамилия его была Шкирич. Парень в замшевой куртке и очках, Поздеев, был местным инспектором ОБХСС. Им от­вели комнатку на складе резины, туда таскали скоросшиватели, там отвечали на их вопросы. Секретаршу продержали в этой комнатке час. Юшков вызвал ее потом к себе с бумагами, ждал, что она все ему пе­рескажет, но она молчала. Ему позвонили, когда завсектором двигате­лей Фаина отказалась дать свои ведомости: мол, без начальника не имеет права. Юшков сказал: «Фаина, показывай все и на все вопросы отвечай как на духу». «Когда же мне работать? — в сердцах сказала она.— Меня на конвейер вызывают. Там что-то с фильтрами». «Фильт­рами я сам займусь»,— сказал он и проторчал на конвейере до часа, не успел пообедать. А повестка была на два часа.

Он никак не мог вспомнить, где прокуратура заводского района. Оказалось, сотни раз проходил мимо и сотни раз видел золотые бук­вы на черной доске у двери, всегда закрытой. Она и на этот раз была закрыта, а входили в прокуратуру с торца дома. В комнате номер восемь, холодной и пустой, сидел в замшевой куртке Поздеев. Дер­жался он так, словно видел Юшкова впервые и разговаривает с ним, лишь уступая его, Юшкова, желанию. «Значит, с подследственным Беланом вы знакомы давно. Как давно? Попрошу точно. Точно не помни­те? Странно... Что вы думаете о нем?» «Это не имеет отношения к де­лу»,— сказал Юшков. Поздеев одернул: «Тут, простите, я решаю, что имеет, а что не имеет отношения».— «Ничего я о нем не думаю».— «То есть как? Мне так и писать в протоколе: ничего не думаю?» — «Что пи­сать, вы решаете».— «Послушайте.— Поздеев всерьез рассердился.— Ваш прямой начальник обвиняется во взятках и спекулянтских махи­нациях, и вы ничего по этому поводу не думаете? Почему в вас такая поза, понимаете, что мы, мол, тут чуть ли не виноваты? Или вы счи­таете, что взятки — это нормально, а мы, следователи, мешаем вам нормально жить? Может быть, Белан, по-вашему, не виновен? Тогда помогите нам установить это! Я второй день смотрю на вас и не могу понять этой вашей позы! Вы свидетель, а не обвиняемый, поймите вы! Либо вы честный свидетель, тогда вы должны помогать нам, либо вы сообщник подследственного, но тогда вы ведете себя просто глупо! Знаете ли вы Пащенко Николая Евдокимовича?» Юшков помедлил. «Пащенко... Толкач из-под Полтавы?» — «Завгар, если вы это имеете в виду. Он приезжал за двигателями?» — «Да».— «Получил их?» — «Нет».— «Почему?» — «Сказал, что придет за ними на следующий день, и не пришел».— «А если бы пришел, получил бы их?» — «Не знаю».— «Кто же это решает?» — «В отсутствие Белана — я. Но конъюнктура с запчастями меняется ежедневно. Вчера я выдал двигатель представителю из Клецка. Он мог бы достаться и Пащенко».— «Но Пащенко был уверен, что получит двигатель, иначе он не сказал бы, что придет завтра».— «Этого я не знаю».— «Он вам не давал деньги?» — «Нет».— «Не понимать ли ваш ответ как цитату из анекдота?» — «Какого анекдота?» — «Есть та­кой. Денег он мне не давал, потому что триста рублей, мол, не деньги. Смешной анекдот?»

Юшков растерялся. Он перестал понимать Поздеева. Зачем во­лынку тянуть, если тот и так все знает? Дураком же он выглядел, на­верно, в глазах этого парня. Тот невинно улыбался: «Такой, видите ли, у нас, так сказать, ведомственный фольклор. Так же как «толкач»— слово из вашего ведомственного фольклора, а вы полагаете, что оно всем понятно так же, как вам...»

На следующий день следователи исчезли. Дверь на складе рези­ны была заперта, проход к ней загромождали мешки с уплотнителями. Ключ же оставался у следователей.