Александр Яковлев - Человек и пустыня

Виктор пробормотал:

— Дерюшетта!

— Что? — спросила она. — Вы что-то сказали? Почему вы на меня так пристально смотрите? Не узнаете?

Виктор сказал, еле разжимая челюсти:

— Уз-наю… Елизавета Васильевна!

— Однако какой вы стали большой! Даже бородой обросли. Мне уши прожужжали вами. Я думала: вы другой. Послушайте, почему у вас такая борода?

— Я все на хуторе живу и зеркала не видел полтора месяца.

Он был смущен, потерялся. Она засмеялась. Виктор, сам не зная почему, засмеялся тоже. Позади, за кустом, что-то хрустнуло. Девушка, все еще смеясь, оглянулась и воскликнула:

— Мама, посмотри, какая у него борода!

Толстая, высокая женщина в розовом капоте, обшитом белыми кружевами, шла к ним. Она весело закричала:

— Ага! Вот и он, сокол-лебедь! Ну, здравствуй, здравствуй, молодчик! Гляди, гляди, у него в самом деле борода растет! Батюшки, как года-то бегут!

Она поцеловала Виктора в лоб.

— Ты всегда от нас бегал. Я тебя сколько времени не видела. Ну, вот теперь попался.

Виктор, улыбаясь, опустил голову.

— Ну, ребятушки, чай пить пойдем. Ты домой едешь?

— Домой.

— И мы ныне поедем домой. К спасу надо. Вот вместе.

Они пошли к дому. Дерюшетта шла впереди. С неиспытанной жадностью смотрел Виктор на нее. Он не мог опомниться. Когда садились за стол, Виктор спросил:

— Вы ехали, Елизавета Васильевна, в начале мая из Саратова на пароходе?

— Ехала. А почему вы об этом спрашиваете?

— Это еще что за «вы»? — вмешалась Ольга Петровна. — Вот что, Витя… И ты, Лиза, у меня чтобы не было этого. Вместе маленькими играли, целовались, а выросли — и церемонии.

Виктор и Лиза засмеялись смущенно.

— Образованные стали.

— Чудачка ты, мама!

— Ну, не чуднее вас… Человеческий язык не коверкайте. Ты, Витенька, у меня не смей говорить ей «вы». Мне можешь, потому что я старенькая, а с ней — чтобы я не слышала.

Виктор посмотрел на Ольгу Петровну преданно.

— Я повинуюсь, Ольга Петровна, если это, конечно, не будет Елизавете Вас…

— Ну, пошел величать!

За чаем смущение прошло. Сперва робко, потом уже смелее Виктор говорил Дерюшетте «ты» и «Лиза». Вспомнили, как играли в детстве. Посмеялись. После, пока готовили тарантас, Виктор и Лиза опять пошли в сад. Оба почти не говорили. Виктор заметил: Лиза смотрит на него изучающими глазами. Он не утерпел:

— Ты почему так пристально смотришь на меня?

— Мне всю жизнь так много о тебе говорили, что… я проверяю, тот ли ты.

— И что же?

— Кажется…

Она запнулась. Виктор весь напрягся, дожидаясь ответа, как удара.

— Что кажется?

— Кажется, тот.

Смятение началось у него в сердце. Он смеялся, глаза светились. Он взял руку Лизы, пожал.

— И ты боялась меня?

— Да, порой.

— А порой?

Она засмеялась.

— Какой ты любопытный!

Их позвали. У крыльца уже стоял запряженный парой тарантас. Народ толпился во дворе. Все издали смотрели на Виктора. Ему показалось: все улыбаются радостно. Бородатый мужик подошел к нему:

— Вашу лошадку я изготовил, Виктор Иванович!

Виктор посмотрел в лицо мужику, узнал: это он первый встретил его вчера. Он дал ему десять рублей.

Лиза вышла, одетая в серое дорожное платье, в соломенной шляпе, бросавшей тень на ее розовые щеки. Серые глаза чуть потемнели.

Ехали весь день. Через поля, потом заливными лугами, уже скошенными. Тарантас ехал впереди. Виктор за ним, верхом на Корольке. Иногда Лиза оборачивалась к нему, улыбалась. На Иргизе попоили лошадей. Отдохнули. Виктор и кучер Иван развели костер. Эта природа и простота сблизили. Уже не стыдясь, Виктор смотрел на Лизу восторженно. Она усмехалась понимающе.

К вечеру — Волга, перевоз. С грохотом вкатывались на паром телеги. Ольга Петровна заохала, когда тарантас поехал с кручи по мосткам. Виктор помог Лизе выйти из тарантаса. До отхода еще было полчаса. Они прошли по песчаному берегу. Ребятишки, засучив штаны, ловили мальков. Лодки с арбузами и дынями лениво и грузно стояли у берега. Мужики и бабы спешили на перевоз.

— Так ты меня боялась? — спросил Виктор.

— А ты?

— Я тебя боялся. Очень!

— А теперь?

Виктор не отвечал. Молча они вернулись на паром, прошли на корму. Ленивая вода двигалась медленно, светилась от солнца. За Волгой, в городе, ударили к вечерне. Звон донесся нежный, протяжный, — звон в родном городе. Виктор и Лиза стояли рядом, положив руки на перила. Бабы издали — с возов — смотрели на них. Виктор сказал вполголоса:

— Я тебя боялся, Лиза! А теперь я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты была моей женой.

Лиза все смотрела вдаль. Казалось, она не слышит.

Он еще подвинулся к ней.

— Скажи, ты согласна?

Вдруг он заметил: по ее лицу текут слезы. Он позвал:

— Лиза, да?

Она посмотрела на него счастливыми глазами, полными слез, опять отвернулась, положила свою руку поверх его руки и пожала крепко.

В этот же вечер Виктор сказал отцу, суровостью скрывая смущение:

— Папа, мне поговорить с тобой надо серьезно.

Отец забеспокоился.

— Об чем это? Опять что-нибудь?

— Пойдем к тебе.

— Ну? — спросил отец, когда они вошли в его просторный кабинет.

— Я вот… — Виктор запнулся.

— Ну?

— Я хочу жениться.

В лицо отца ударил испуг.

— На ко… ком? — прохрипел он.

— На Елизавете Васильевне Зеленовой.

Отец целую минуту сидел неподвижно. Рот у него был раскрыт, глаза выпучились. Потом он вздохнул шумно, рявкнул:

— Витька, милый!..

Хоть стену каменную поставь, стену до небес между Виктором и Елизаветой Васильевной, пробьет стену Виктор, лбом пробьет, руками разворотит, такое буйство сил почуял он в себе в эти первые дни. И поглупел будто, ошалел от счастья, сразу потерял чутье жизни. На спас медовый люди пошли в церковь (папа с мамой на лошадях в моленную поехали), а Виктор тайком убежал в Нагибовку, к зеленовскому старому дому, и все утро ходил сторонкой, будто вор поглядывая, когда Зеленовы тоже поедут в моленную. Вот отворились ворота, пара белых коней вынесла пролетку, едва Виктор успел за угол нырнуть. Уже издали видел: в пролетке сидел сам Зеленов с женой. Веселыми, трепетными ногами Виктор опять пошел к зеленовскому дому, позвонил. Встретила его старушка в беленьком платочке, в темном сарафане, поглядела удивленно:

— Вам кого, батюшка?

— Ольгу Петровну.

— Сейчас уехали в церкву. Никого дома нет.

— А Елизавета Васильевна?

Старуха строго поджала губы: пришел молодец ни свет ни заря, барышню спрашивает. Негоже так, не по обычаю. Виктор и сам знал: не по обычаю, да что ж там, если горит-пылает?

— Мне Елизавету Васильевну повидать надо, — настойчиво сказал он.

— Не знаю, батюшка, пойду спрошусь. Кажись, еще спит она.

Вдруг веселый смех зазвенел сверху. Глянули оба — старуха и Виктор — вверх по лестнице, а там, держась за перила, стояла, как белое видение, сама Елизавета Васильевна.