Вячеслав Тычинин - Год жизни

Давно ли заботы со всех сторон обступали Игната Петровича! Провалился августовский план. Нет взрывчатки. Застучал дизель на электростанции. Издохла лучшая свиноматка. И вот внезапно большие и малые хозяйственные дела, такие неотложные, срочные, с ужасающей быстротой покатились куда-то в сторону, съежились до микроскопических размеров. Теперь Ярополов возьмет на свои плечи все заботы. Как странно! Пыжился, мнил себя властелином прииска, командовал, а один день — и нет его...

Пока, до приезда семьи, Ярополов поселился в конторе. Он поставил в бывшем крутовском, отныне своем кабинете раскладную кровать, а обедать ходил в столовую, что не замедлило сказаться на качестве пищи.

Все окна в кабинете, которые раз навсегда были плотно обклеены для тепла толстой синей бумагой, Ярополов распахнул настежь, и вскоре застарелый запах сырости и табачного дыма, которым, казалось, пропитались самые стены кабинета, выветрился бесследно. Его заменил смолистый аромат молодой лиственнички, которую новый начальник велел поставить в кадке с землей у самого стола и самолично поливал каждое утро.

Не дожидаясь формального вступления в должность, Ярополов уже начал распоряжаться на прииске. С двух бульдозеров он приказал Арсланидзе снять отвалы и послать машины в тайгу, на трелевку леса, пояснив:

— У вас четыре промывочных прибора стоят по соседству. Заплатим парням побольше, и один расторопный бульдозерист будет подавать пески в два бункера. А нам нужно за три месяца построить десять домов.

Потом начальник прииска вызвал к себе Сиротку и объявил, что, если его бригада шоферов вывезет десять срубов на прииск за трое суток, он премирует каждого шофера месячным окладом. Если нет — расформирует бригаду как недостойную носить звание комсомольско-молодежной, а новые машины передаст другим шоферам.

К концу третьих суток все срубы лежали на прииске.

Всех руководителей Ярополов обязал представить ему личные планы работы на месяц. Написать мало показалось всем неудобным. Планы получились обширные, а заполучив их в руки, Яроцолов потребовал выполнения каждого пункта. «Сами же наметили!» Многих удивляло, что он не бегает по прииску, не лезет в каждую шахту, в беседах с людьми интересуется не столько кубометрами, сколько их мыслями, настроением, планами на будущее. Но в одном сходились все — у нового начальника дело пойдет. Чувствуется настоящая хватка!

Игнат Петрович и Зоя по-прежнему занимали свой большой дом неподалеку от конторы. В его комнатах, как и прежде, стояла мебель, висели ковры, но все изобличало временность жильцов. Там окно вместо тюлевой шторы, снятой для стирки; закрывала простенькая ситцевая занавеска; там посреди комнаты стоял пустой чемодан, и никто не задвигал его под кровать; там валялись обрывки веревок, рогожи.

Зоя готовилась к отъезду: стирала, укладывала обувь, посуду, летнюю одежду. В хлопотах время проходило незаметно. Скучать стало некогда. Зато часто, опустив руки на колени, Зоя задумывалась, невидящими глазами глядя вдаль. Игнат Петрович возвращался поздно, хмурый, усталый, молча ужинал и тотчас ложился спать. Зоя избегала расспрашивать его, чтоб не вызвать ссоры. Но однажды Игнат Петрович вернулся со своего обхода прииска раньше обычного, долго плескался в ванной и вышел гладко выбритый, посвежевший. Зое показалось, что сегодня он в хорошем настроении.

— Игнат Петрович, а куда мы поедем? Ты получил назначение? Кем теперь будешь работать?

Невозможно было задать более неудачный вопрос. Не подозревая того, Зоя уколола мужа в самое больное место. Игнат Петрович передернулся, швырнул на пол кота, который успел взобраться ему на колени.

— Куда, куда... На кудыкину гору! Куда повезу, туда и поедешь.

Зоя медленно поднялась со стула, приложила руку к горлу. Огромные карие глаза, обрисованные тонкими дужками бровей, неотступно смотрели в лицо Крутову.

— Куда повезешь... Разве я твоя вещь? — трудно прошептала Зоя.

Вдруг прорвалось все, что накапливалось долгие месяцы, что исподволь зрело в душе женщины. Даже не столько сами слова, сколько тон голоса, презрительнонасмешливый взгляд, которым Крутов облил Зою, переполнили чашу ее терпения. Вся гордость оскорбленной женщины разом вспыхнула в ней.

— Тебе нужна была игрушка. Ты позабавился ею, а теперь она надоела. Так? — тем же трудным шепотом продолжала Зоя.

Игнат Петрович почувствовал, что хватил слишком далеко. Но он уже закусил удила:

— Пожалуйста, не закатывай мне сцену! Этого еще не хватало. Нигде покоя нет, даже в собственном доме!

По-прежнему не отрываясь взглядом от смугло-красного лица Крутова, Зоя нащупала рукой висевший на спинке соседнего стула пуховый платок, накинула его на плечи и пошла к двери неверным шагом, как лунатик.

Она была в том состоянии духа, когда человек может встать и шагнуть в ночь, в слякоть, не оглядываясь назад, разом и навсегда отрывая от сердца все, чем он жил двадцать — тридцать лет: домашний уют, привычную работу, родной город, детей...

Слепая от слез, Зоя шла в темноте, не разбирая дороги. Накрапывал дождь. Рогатый месяц стремительно нырял в лохматых тучах. Холодный ветер трепал платок, бросал в лицо водяные брызги.

В густом мраке недобро подмигнул красный огонек на мачте радиостанции. Порыв ветра тонко пропел в ее растяжках. Откуда-то сверху прилетел мокрый лист, с размаху припечатался к шее Зои.

Царикова отперла дверь, изумленно попятилась назад и подняла руку, как бы преграждая Зое путь, но тут полоса света из комнаты упала на Зоино лицо, и радистка тотчас посторонилась.

— Входи. Что случилось?

Зоя крепилась изо всех сил, но, едва она переступила порог, плечи ее опустились, она зарыдала и бросилась на грудь к Ирине Леонтьевне.

Зоя задыхалась. Ирина Леонтьевна уложила ее на свою постель, расстегнула платье, потом сама села рядом, ласково поглаживая ее голову, словно Зоя была маленькой девочкой.

— Ну будет, будет, Зоечка! Нельзя так переживать, старить себя. Ну бросил, подлец, ну что же теперь сделаешь? Все они такие. Ты молодая, красивая, без детей, найдешь себе мужа.

— Он... не бросил...— всхлипывая, прерывисто сказала Зоя.— Я... сама ушла.

Прижимаясь к Ирине Леонтьевне, обхватив ее руками, Зоя излила свое горе. И каким это было облегчением— рассказать подруге обо всем, что накипело на сердце!

Обнявшись, вволю наплакавшись, женщины так и уснули вместе на одной кровати.

Но под утро в ставень тихонько постучали. Раз, другой...

— Кто там? — Царикова встревоженно приподнялась на локте.

— Откройте!—'глухо донесся сквозь двойные рамы мужской голос.

— Игнат Петрович! — всполошилась Царикова.

Она включила ночник, торопливо накинула на плечи халат, загремела засовом. Зоя села на кровати, прикрывая грудь одеялом, чувствуя, как всю ее начинает бить озноб.