Насирдин Байтемиров - Сито жизни

И вот наконец настал долгожданный вечер, когда аил успокоился, то там, то здесь послышались песни джигитов, звонкий смех девушек и молодок, они звали друг друга, находили, собирались вместе. Увидев удаляющихся от аила по одному, по двое молодых людей, я тоже влилась в этот ручеек. Ах, какая чудесная выдалась та ночь! Казалось, весь мир заполнили смех, и песни, и радость, и молодость, и сладкие мечты, и легкая беззаботность. И над всем этим — сияющий, брызжущий свет луны. Мы играли в ак-чолмок, и белый камушек с гусиное яйцо, который мы подбрасывали, казалось, откалывался от самой луны. Игра эта издавна живет среди молодежи. Брошенный изо всех сил белый камень стремительно летит вверх, исчезает в сиянии луны, растворяется в нем, потом сверкает белым боком, падает в густую, выше колен зеленую траву. Мы бросаемся наперегонки, старательно ищем, перебираем по травинке, и счастливец, нашедший ак-чолмок, бежит к условленному месту… Такая ночь — как хорошая песня, в ней соприкасаются души. В такую ночь узнаешь новые лица, запоминаешь новые голоса, в такую ночь встречаются те, кто не мог увидеться раньше, уходит прочь тоска и окрыляет мечта. Веселый смех, звонкие крики, шутки, зовущие голоса, песни — все это сливается, перемешивается с лунным светом — и запоминается на всю жизнь. Тут дыхание молодости, волнение и жар юных сердец, тепло дружеской улыбки…

И вот сын нашего соседа привел к нам Кара. Даже если бы он и не назвал его, не познакомил с нами, мы все равно узнали бы Кара… Я бы узнала… Девушки, молодки зашептались, голоса их зазвучали мягче, нежнее прежнего; поднялся, вспыхнул смех, началась веселая возня: толкание в спину, щипки, шуточные удары кулачком. Одни, не умея найти повод заговорить с Кара, кружили вокруг него, другие делали вид, что не замечают… Кара подошел к группе девушек и джигитов, где была и я, заговорил с сыном соседа. Не знаю, что происходило, только мне все больше нравился его смех, его слова, как он двигается, как держится, как выглядит — и лицо, и вся его крепкая стройная фигура. Мне казалось отчего-то, что мы с ним знакомы очень давно. Я чувствовала себя обманутой, задетой, оттого что он не подошел прямо ко мне, не подал мне руку, не поздоровался, не стал рядом со мной. Мне теперь вдруг стало недоставать этого всего, и даже игры наши начали казаться пустыми, неинтересными. Словно угадывая мои мысли, Кара все кружил подле меня. Он быстро вошел в игру, оживил ее. За короткое время он освоился среди наших девушек и джигитов, держался как со старыми знакомыми. Не выделяя никого из девушек, лишь иногда оказываясь рядом со мной, бросал мне несколько веселых и ласковых слов — больше ни с одной не разговаривал.

Потом случилось — тот самый джигит, что пригласил его в гости, проходя мимо, пошептал ему на ухо. Кара мгновенно оставил игру и обратился ко мне. «Буюркан, отчего ты грустная?» — спросил он. Я не ответила, стыдливо опустила глаза. Он сказал еще что-то, но я не расслышала — его слова заглушил взрыв смеха после чьей-то шутки. Я посмотрела на него, он на меня, потом он вышел из круга играющих… Он все время оглядывался назад, как бы зовя меня за собой, и я пошла следом за ним, чувствуя, что он ждет меня. Что-то неведомое мне прежде, таинственное, исходившее от него, непонятным образом руководило мной. У меня не было сил остановиться. Мы поднялись на склон, поросший соснами, дошли до скалы. Внизу бурлила река. Белая пена шипела, как кумыс, вскипала, поднималась и опадала. Течение с грохотом ворочало большие камни.

Кара отломил маленькую сосновую ветку, подал мне. Не знаю почему, но я эту ветку спрятала на груди. Я видела, что он обрадовался — стыдливо поглядел на меня. Потом решился, погладил меня по голове. Его рука показалась мне мягче шелка. Я продолжала молча смотреть в землю, тогда он тихонько приподнял мою голову за подбородок — и я наконец смогла внимательно разглядеть его. Луна освещала его смуглое красивое лицо, тебетей, отороченный куницей. Глаза его блестели — казалось, из них вылетали мелкие-мелкие искорки чего-то светящегося — и вонзались в мое сердце, и я не могла руководить своим сердцем. Шумела река и уносила с собой его слова… Я плохо слышала… или это от волнения было?.. Кровь шумела в висках… Но те слова, что я смогла, успела услышать, объяснили все… и то, что унесла река, — тоже. Через некоторое время я почувствовала, что его рука коснулась моей спины. Я застеснялась, напряглась, задрожала, даже испугалась — мне захотелось уйти. Нет. Сильная рука не дала мне сдвинуться с места. Вся моя воля, моя судьба, моя любовь, моя молодость были у него в руках. И вид его говорил, что никому не отдаст меня. Если бы он отпустил, для чего так уверенно вел меня сюда…

Да, как мы в аиле много слышали о нем, так и он слышал, что в Кемине есть девушка по имени Буюркан. И так же, как и я, издали, по рассказам узнала и полюбила его, так и он, зная обо мне, специально приехал, чтобы убедиться… чтобы увидеть, встретиться, поговорить… Разве могла я догадаться, что он, еще не увидев меня, в душе уже со мной?

Он не дарил мне браслета, кольца, духов. Он не умолял меня, он не обманывал, не совращал меня пустыми словами. Он не говорил красиво. Он даже не старался показаться лучше, умнее, чем есть. Он просто смотрел на меня. И в этой молчаливой его нежности и властности были все слова, которые он хотел сказать. Я поняла его душу через взгляд. Да, в эти минуты мы понимали друг друга, просто глядя в глаза, — так наши души тянулись друг к другу… Ничего сокровенного, потаенного не осталось меж нами. Я даже хотела, чтобы он стоял так, молча — это молчание говорило, сближало больше слов. Наконец он взял меня за руку. Мне не было неприятно… и я тихонько сжала его руку в своей и незаметно улыбнулась. А он, видно, ждал этой улыбки, моего стыдливого признания. Он привлек меня к себе, и я — легче ветра — прижалась к нему. Я слышала, как бьется его сердце. Если бы кто-нибудь увидел нас сейчас со стороны, он принял бы нас за одно целое, не смог бы разделить…

Теперь Кара начал говорить о том, что было у него на душе. Многие его слова, как и прежде, унесла в своем шуме река — унесла вместе с течением, впитала в себя… Может, и теперь еще несутся где-то сказанные им тогда слова о любви ко мне…

«Моя Буюркан!» Это отделилось от остального, звонко ударило мне в уши. «Моя Буюркан!» Этого река не унесла с собой, у нее не хватило сил отобрать у меня такое… Ветер сложил свои крылья, умерил бег воды и, притаившись между камнями, прислушался. А когда полетел дальше, казалось, и в течении реки, и в песне ветра повторялось и повторялось: «Моя Буюркан!» И не только река и ветер… И гордые сосны, и кусты, и трава в шелесте своем несли эти слова. Вскипающие белой пеной волны пели о нас, луна подглядывала сквозь густые ветви, и завидовала, и любовалась нами.