Николай Яккола - Водораздел

Кони остановились только на дворе избы Хёкки-Хуотари.

Паро выбежала навстречу сыну.

— Наконец-то! — И, прильнув к груди Ховатты, заплакала.

— Потом, потом, — сказал Ховатта, высвобождаясь из объятий матери.

Он должен был позаботиться о размещении своих спутников. В такой захудалой деревушке как Пирттиярви это нелегко было сделать. Во всей деревне только в одном доме была горница — у Хилиппы. Ховатта решил, двух офицеров с денщиками и переводчиками отвести к Малахвиэненам, а вестовых и врача (или, может, он был всего лишь фельдшер) поселить в школе.

— У нас места хватит, — сказал Хилиппа, когда иностранные офицеры пришли к ним.

— Наталия, поставь самовар для гостей, — распорядился он, крутя кончики усов.

Гости со своими чемоданами расположились в горнице.

— О, в этом доме есть даже качалка, — удивились они.

Весной в этом кресле-качалке гордо восседал финский подполковник Малм. Теперь в него сел капитан британских войск Годсон.

Хилиппа не пошел в горницу. Зачем? Поговорить с гостями он все равно не сможет, а, кроме того, он еще и побаивался. Он направился в конюшню, чтобы дать сена лошадям, но, заметив шедшего к ним Ховатту, поспешил обратно в избу и попытался выпроводить из дома Евкениэ.

С осени Евкениэ с сыном жила у родителей. Хилиппа чуть ли не силком привел ее домой: он боялся, что отрядовцы обвинят его в том, что он обижает свою полоумную дочь. Но ему не хотелось, чтобы Ховатта увидел Евкениэ в таком состоянии. Мало ли что ей может взбрести в голову. Она же тогда чуть не огрела жердью финского фельдфебеля.

— Пошла бы ты хоть к Пульке-Поавиле, — уговаривал он дочь.

Но Евкениэ не успела уйти, как в дверях появился Ховатта.

— Здравствуйте.

Евкениэ даже не взглянула в его сторону. Сидела в углу и что-то бормотала про себя. Она не помнила, как ей когда-то нравился Ховатта, как она мечтала выйти за него замуж и как Мавра-покойница привораживала к ней любовь. Она не узнала Ховатту. Только заметив, что вошедший в военной форме, она схватила сына за руку и потащила его к выходу.

— Пойдем, сыночек. А то убьют…

— Что с ней? — спросил Ховатта, когда Евкениэ с сыном выбежала из избы.

— Рехнулась, бедная, — пояснил Хилиппа. — Руочи убили ее мужа.

Ховатта слышал об убийстве Онтто, но не знал, что после смерти мужа Евкениэ сошла с ума. Жаль Евкениэ. Когда-то они вместе ходили в лес за черникой, потом кружились в хороводе. Тяжело встретить много лет спустя подругу детства в таком жалком состоянии.

— Но уж я им отомстил, — сказал Хилиппа. — Летом за мельничной речкой я…

Он не договорил: Наталия смотрела на него удивленными глазами.

— Да ведь не ты, а… — вырвалось у нее. Она чуть было не сказала: Хуоти.

— Иди дай лошадям сена, — буркнул Хилиппа. Левое веко у него начало дрожать.

— Какие деньги имеют теперь хождение в Кеми? — спросил он, сменив тему разговора. — Царские годятся?

— «Моржи» там теперь в хождении, — ответил Ховатта.

«Моржами» в Кеми называли деньги, выпущенные белым правительством Севера, сформированным в Архангельске после высадки англо-американских интервентов.

— Царские тоже берут, — добавил Ховатта, догадавшись, что у Хилиппы, наверное, где-то зарыта кубышка с царскими деньгами.

А жену Хилиппы волновало другое.

— Жениться-то ты когда думаешь? — спросила она Ховатту. — Уж пора и тебе.

— Успею, — улыбнулся Ховатта.

— А мы-то, кажется, породнимся скоро, — сказала она, переходя к тому, ради чего и завела этот разговор. — Ханнес и Иро…

На этом разговор и оборвался. Ховатта сказал, что ему некогда, и ушел в горницу. Тут же прибежала Иро, чтобы передать брату, что к ним пришел Теппана.

— Сестра у нашего майора — красавица, — заметил Годсон, когда Ховатта с Иро ушли. — Если бы такую одеть по-городскому, то…

Теппана ждал Ховатту в избе Хёкки-Хуотари. Мать бросилась навстречу Ховатте.

— Садись есть, сыночек.

— Сколько лет я уже не пробовал калиток, — нахваливал Ховатта калитки, испеченные матерью по случаю его приезда. — Давай и этого отведаем, — предложил Ховатта, разливая по чашкам темно-красный ром.

— Ну как там в Кеми? — спросил Теппана.

Ховатта стал рассказывать. Рассказал об Иво Ахаве: «Вот это настоящий человек, за народ стоит».

— Хватит, хватит уже, — останавливал он Теппану, нажимавшего на ром. Сам Ховатта был воздержанным и в отношении алкоголя. Он умел вовремя остановиться. А Теппана не умел и, захмелев, рассказал все как было. И про «списки» отряда, в которых числились бабы, и про все такое. Ховатта только посмеивался.

— Нет, мне нельзя, — отказался он, когда Теппана стал требовать, чтобы Ховатта тоже пил.

— Ты, никак, продался?

Ховатта махнул рукой: мол, что ты говоришь, друг мой? Он, Ховатта, сражался на Выборгском фронте против белых. Да, сейчас на нем английский мундир. Но его нелегко носить. Начальство ему не доверяет. И вообще, всему их карельскому отряду не очень верит. Ховатта это чувствует. Ему говорят далеко не о всех планах. Но ему удалось узнать, что намечается крупное наступление против красных где-то за Сорокой. Правда, он не знал, намерены ли англичане послать в бой и их отряд. Но и это возможно.

— Уж я-то не пойду, — заявил Теппана. — Ведь была договоренность… чтоб против своих не воевать. Нет, черт побери…

Хёкка-Хуотари тоже сидел за столом и пил с ними. Но он все время молчал. Ховатта казался ему каким-то чужим. Даже не поинтересовался, как этой осенью с ряпушкой и хватит ли сена на зиму. Хёкке-Хуотари было немного не по себе также от того, что в их амбар из саней выгрузили несколько ящиков с консервами и галетами. Гостинцы! А что скажут в деревне? Но с другой стороны, хорошо, что сын не забыл их.

Пулька-Поавила в деревне не появлялся. О всем, что происходило в Пирттиярви, он узнавал от сыновей.

— Иро собирается уехать в Кемь.

— Крикку-Карппа ходил в школу… ему вырвали зуб… Там врач.

Врач! Все это были пряники, которыми старались завоевать расположение «туземцев».

Ховатта пробыл в родной деревне всего двое суток. Он должен был вместе с иностранными офицерами продолжать поездку: вдоль границы в Аконлахти, оттуда в Нокилус, чтобы через Юшкозеро вернуться в Кемь.

Когда господа, завернувшись в тулупы, сели в сани и уехали, мужики из соседних деревень опять отправились домой. Лыжню, что была проложена к границе, вскоре замело. Снегом замело и залив, на льду которого отрядовцы занимались строевой подготовкой. Жизнь в Пирттиярви вошла в свою привычную колею. В деревне заметили, что Хёкка-Хуотари стал реже бывать на людях. Начали судить и рядить. «Ясно. Все в свой амбар бегает, есть за чем бегать. То-то и людям на глаза боится показаться». Зато Хилиппа уже не боялся. Он достал из тайника сбережения, сделанные еще при царе, запряг лошадь и поехал в Кемь. Мол, за продуктами для отряда. Через пару дней туда же отправился Теппана. Он, действительно, поехал за продовольствием. Надо привезти, пока есть возможность…