Николай Яккола - Водораздел

За завтраком Микки похвастался:

— Самппа посулил мне щенка.

— Собаки только и не хватает… — буркнула мать. — Самим есть нечего.

— Придется Хуоти тоже вступить в отряд, — сказал Поавила. — На один паек не проживешь…

— В солдаты? — ужаснулась Доариэ.

На этом разговор и оборвался: Микки заметил из окна парней, вернувшихся из финского плена.

— Вот они…

Поавила тоже подошел к окну. Мимо дома шагали двое парней в английских мундирах, только без винтовок. Направлялись они, по-видимому, на погост.

Поавила взглянул на озеро. Поднимался ветер, и волны в устье залива схлестывались сильнее, чем обычно. И Поавила подумал: лучше будет, если смотреть сети поедут они с Доариэ. Микки, конечно, ехать на озеро не хочется. Ладно, пусть поиграет со сверстниками. Успеет еще, наработается. Сегодня же воскресенье.

— Давай я сяду на весла, — предложил Поавила, когда они с Доариэ вышли на причал. — Тебе же в твоем положении трудно будет.

— Ничего. Ветер попутный, — ответила жена и, как всегда, села грести.

Поавила стал подгребать.

— Что это? — спросил он, разглядывая какие-то темные пятна на сиденье.

— Кажется, кровь, — догадалась Доариэ, вспомнив, что отступавшие белофинны перевозили на их лодке раненых.

Поавила стал грести сильней, словно кто-то гнался за ними. Доариэ тоже старалась налегать на весла, но грести по-настоящему она не могла — живот мешал. Они плыли к островку, темневшему вдали на другой стороне озера. Возле островка была отмель, на которой жители Пирттиярви ловили ряпушку, весной неводом, осенью сетями. Их сети тоже были поставлены неподалеку от острова.

На открытом озере дул холодный порывистый ветер, обдавая лицо колючими, как льдинки, брызгами. Руки сразу покраснели и закоченели.

Вдруг над озером гулко прокатился треск пулеметной очереди.

— А-вой-вой! — запричитала Доариэ.

— Наши упражняются, — успокоил ее муж.

В Пирттиярви остался взвод карельского отряда. Он нес охрану границы. Кто знает, что соседи замышляют. Наряду с караульной службой мужики занимались и огневой подготовкой. Был у них пулемет, который они то и дело разбирали и вновь собирали, и чуть ли не каждый день стреляли из него. Стреляли еще и с той целью, чтобы белофинны слышали. Пусть знают, чем их угостят, если снова сунутся. От деревни до границы было всего четыре версты, и когда ветер дул в ту сторону, татаканье пулемета доносилось и в Финляндию.

Со стороны деревни опять раздался оглушительный треск.

Доариэ вдруг перестала грести и подняла весла из воды.

— Что с тобой? — встревожился Поавила.

— А-вой-вой, начинается. Ты греби, греби…

Доариэ приходилось и раньше рожать одной, и она обходилась без посторонней помощи в таких случаях. Но раньше она была помоложе, а теперь… Когда женщина рожала, мужчин из дому выгоняли, посылали их пахать или находили еще какую-нибудь работу. Пулька-Поавила тоже в таких случаях уходил из избы и возвращался, когда в семье было на одного едока больше. А теперь… Надо же было так случиться. Поавила стоял беспомощный, не зная, как помочь жене, которая, корчась от боли, кусала пересохшие губы…

— Ойх! — наконец, облегченно охнула Доариэ.

— Кто, дочка?

— Дочка. Дай нож.

Она обрезала пуповину, завернула ребенка в свою нижнюю юбку.

— Заверни еще, — и Поавила протянул жене свой френч.

Лодка качалась на волнах.

— Да греби ты, — сказала Доариэ, видя, что муж все еще стоит посередине лодки. — Ведь перевернет…

И силы покинули ее.

«Надо было мне сесть на весла, — упрекал себя Поавила, поворачивая лодку к деревне. — Эх, и все-то не как у людей».

Он греб изо всех сил.

Наконец, лодка мягко ткнулась в берег у причала. Поавила подтянул лодку повыше на камни, чтобы ее не унесло ветром.

— Ты сможешь идти?

Доариэ сидела бледная как полотно. Она с трудом поднялась и, поддерживаемая мужем под руку, пошла на дрожащих ногах. Они медленно поднимались вверх по откосу. Второй раз в жизни Поавила вел Доариэ под руку. Первый раз это было много лет назад. Но Доариэ помнила тот день хорошо. Тогда она, сопровождаемая свадебным шествием, пришла в дом мужа. Лицо ее было закрыто шелковой шалью с кисточками. В избе гости, собравшиеся на свадьбу, кричали: «Красавица-невеста! Красавица-невеста!», и только когда платок сняли с лица, Доариэ впервые увидела свой новый дом, свекровь…

«Хорошо, что дочь, — думал Поавила. — Доариэ будет помощница. Одной-то трудно управляться».

Дома никого не было. Наверно, ребята опять убежали в школу, смотреть, как отрядовцы занимаются военной подготовкой.

Доариэ раскрыла сверток. Сперва из тряпок раздалось попискивание, потом отчаянный крик.

— Жива! — обрадовался Поавила.

— Сходи к Паро. Может, она придет, — попросила Доариэ мужа.

Паро тотчас прибежала. Заохала, заахала.

— Каких только чудес не бывает… А-вой-вой, уж прямо на озере! Такого в нашей деревне еще не случалось. Поавила, иди затопи баню… А тряпки где у тебя? Лежи, лежи, я сама… Ну, иди-ка сюда… Ай какая малюсенькая, бедненькая… Мой-то не может уже… Только вспоминать осталось… Корову-то тебе не подоить, сил у тебя нет. Так я Иро пошлю…

Дома Паро сказала дочери:

— Коли замуж хочет дева, не сидит она без дела. Иди помоги Доариэ.

Иро пошла охотно.

— Какая малюсенькая! — засмеялась она, увидев ребенка.

— Ты только хорошо подои, — просила Доариэ.

Иро схватила подойник, стоявший на лавке около дверей, и побежала в хлев.

Хуоти, придя домой и узнав новость, ничего не сказал, не спросил. Хотя он давно знал, что мать должна родить, появление сестренки произвело на него какое-то странное впечатление. Микки тоже молчал.

Утром ребятам пришлось поехать на озеро, чтобы проверить сети, раз мать с отцом накануне не успели.

— Ты помнишь, где мы поставили их? — спросила мать Микки.

— Помню, Напротив березы с раздвоенным стволом…

Сам Поавила уже взял было скребок, чтобы пойти окорять бревна для избы, но передумал, положил скребок на место и пошел в хлев вынимать шкуру мерина из чана.

Ребята вернулись с хорошим уловом: ряпушки попало столько, что они вдвоем едва дотащили корзину с рыбой от берега до дому.

— Сети совсем белые были, — восторженно рассказывал Микки.

— Хватит и на зиму засолить, — сказала довольная мать. Она хотела сама почистить рыбу, но Хуоти не дал ей подняться с постели.

— Мы с Микки почистим.

А Доариэ все больше тревожилась за свою новорожденную девочку. Видимо, они все же простудили ее там, на озере.

Ночью она разбудила мужа.

— Совсем уже холодная. Умирает, бедняжка, — сквозь слезы сказала она.

Через несколько минут девочка покинула этот свет, на который ей суждено было появиться в такое несчастное время. Поавила и Доариэ не стали будить сыновей. Они сидели в темноте и молчали, размышляя каждый про себя о необъяснимом круговороте жизни.