Николай Яккола - Водораздел

— Так, значит, и ты здесь?! — удивилась Хилья. Она тоже узнала Хуоти.

Наконец, 14 ноября 1920 года первые учительские курсы на финском языке были объявлены открытыми. Актовый зал бывшей учительской семинарии заполнили учащиеся курсов и гости. Среди гостей были и представители скандинавских коммунистических партий. Из выступления директора курсов Хуоти запомнил несколько фраз:

— Человек, который не умеет ни писать, ни читать, подобен слепому или глухому. Вы должны превратить Карелию в прекрасный и просвещенный край. Надо учиться быть также и классовыми борцами… Да поднимется социалистическое общество на карельской земле….

После приветственных речей был концерт.

призывно гремел со сцены чей-то бас, словно перекатываясь с волны на волну.

Потом был спектакль.

На сцене стоял человек в красной форме венгерского офицера, наставив пистолет на молодого парня в изорванной рубахе, с избитым лицом.

— Ты можешь спасти свою жизнь…

Молодой революционер молчал.

— Я заставлю тебя заговорить, — пригрозил офицер и махнул кому-то. Подталкивая в спину, солдаты вывели, старую женщину.

— Ференц, сыночек, пожалей меня, свою старую мать, — умоляла женщина, опустившись на колени перед сыном.

Парень молчал.

Офицер направил пистолет на женщину.

— Заговоришь?

Затаив дыхание, Хуоти ожидал, что ответит молодой революционер.

Парень молчал.

Грохнул выстрел. Настоящий выстрел. Хуоти содрогнулся.

— Если ты не пожалел свою мать, то, может быть, пожалеешь свою невесту? — сказал офицер с презрительным смешком и опять махнул рукой.

Хилья! Хуоти сразу узнал невесту, когда солдаты вывели ее на сцену.

— Любимый! — шепнула Хилья дрогнувшим голосом и, опустившись на колени, обвила руками ноги своего жениха. Она смотрела на него с восхищением: — Отважный мой орел…

Опять грохнул выстрел. Хилья упала к ногам жениха, рядом с телом его матери…

Хуоти охватила такая жалость, что он уже не мог слушать, что говорилось на сцене. Молодой революционер по-прежнему молчал. Хуоти зажал уши руками, чтобы не слышать последнего выстрела.

Утром началась учеба. Начали с алфавита. Оказалось, что были и такие, кто не знал даже всех букв. Из таких образовали группу «б». Хуоти умел читать и попал в группу «а».

— …Не бог создал человека, а природа и труд. Каменные топоры… Первобытный коммунизм… Вера в сверхъестественность сил природы… Многие столетия назад совершались жертвоприношения…

Многие столетия назад? Хуоти вспомнил, как в Ильин день он сам ел жертвенного барана. Но раздумывать не было времени, ему стоило труда запомнить все то, чему его учили.

— …Трудовая школа строится на принципе самовоспитания. Учитель не школьный надзиратель, а старший товарищ. Надо вовлекать учащихся в школьное самоуправление… По новой методике преподавания домашние занятия отменяются… уборщицы не нужны, учащиеся сами должны убирать классные помещения…

Этому не только учили на уроках, но все это претворялось в жизнь. Учащиеся учительских курсов сами убирали жилые и классные помещения. Сами добывали дрова, сами пилили и кололи их. В нижнем этаже здания открылась столовая, и они поочередно дежурили на кухне, помогая поварам чистить картофель. На обед обычно варили чечевичную похлебку или кислые щи. После такого обеда всегда хотелось есть. Кое-кто не выдержал, бросил учебу и уехал домой. Но большинство осталось. Они верили в будущее…

По вечерам шли диспуты и споры. Свободного времени было много, потому что домашние задания не задавали. Те, кому довелось повидать свет и поскитаться по миру, рассказывали об увиденном и услышанном. Один из ребят-финнов был приговорен к смертной казни, но его не расстреляли, потому что он был несовершеннолетний. Он своими глазами видел, как шюцкоровцы расстреливали его товарищей-красногвардейцев. Присутствовавший при казни врач крикнул: «В голову не стреляйте. Головы надо укладывать в ящики и отправлять в Хельсинки». А другой парень хвастался, что видел верблюда, ел апельсины. Хуоти с завистью слушал рассказы ребят, которые повидали много такого, о чем он даже и не подозревал. А то начинали состязаться, кто умеет лучше шевелить ушами или говорить какие-нибудь странные скороговорки. Так проводили досуг.

А на улице уже трещал мороз. По городу прошел слух, что к рождеству надо ожидать шестидесятиградусного мороза. Дескать, идет волна холодов из Петрограда, из Пулковской обсерватории получена такая телеграмма.

С такими новостями возвращались из города те учащиеся, кто имел теплую одежду и мог ходить в город. У Хуоти не было ни зимней шапки, ни пальто. Таким, как он, нечего было и думать о прогулках, потому что зима выдалась действительно жестокая. Из-за этого он уже давно не был и в бане: до бани железнодорожников, единственной тогда общей бани в Петрозаводске, было далеко, и Хуоти боялся по дороге оттуда простудиться и заболеть. При бывшей учительской семинарии, правда, имелась кирпичная прачечная, где был сооружен и полок. Но не было дров, чтобы истопить баню. Наконец, удалось раздобыть достаточно дров, чтобы устроить банный день. Воду носили прямо, из Неглинки. В предвкушении будущего удовольствия ребята вспоминали деревенскую баню, подшучивали друг над другом. Но когда баня истопилась, радости было мало: на полке было жарко, а цементный пол остался таким холодным, что жгло подошвы.

Уже в бане Хуоти почувствовал себя плохо. Он кое-как ополоснулся горячей водой, оделся и ушел. Поднимаясь в гору, он вдруг почувствовал, что ноги становятся словно ватными и в глазах темнеет. Очнулся он у себя на постели, устроенной на топчане. Оказывается, ребята подобрали его в сугробе, принесли домой и долго оттирали снегом обмороженные пальцы и лицо.

— Ну, как ты? — беспокоились они утром. — Ночью ты бредил, говорил о какой-то Наталии.

Хотя голова и болела, Хуоти все же решил пойти на занятия. Но в конце уроков он, к своему ужасу, заметил, что плохо слышит учителя. Потом перестал слышать совсем. В ушах началась такая боль, что он не спал всю ночь.

— Иди к врачу, — настаивали товарищи.

Один из товарищей предложил ему свое рваное пальто. Другой отдал свою папаху.

Хуоти надел подаренные Наталией теплые варежки, надел чужое пальто и, надвинув на уши одолженную ему папаху, отправился к врачу.

Уже после первого визита к врачу Хуоти почувствовал облегчение. Потом боль исчезла и слух постепенно стал восстанавливаться. Сначала слова доносились как бы издали, но потом час от часу он стал слышать лучше.