Николай Яккола - Водораздел

Он проводил Хёкку-Хуотари до станции.

— Ну, что передать матери и отцу?

— Передай им, что я здоров и велел кланяться, — сказал Хуоти.

После встречи с Хёккой-Хуотари родная деревня все чаще вспоминалась Хуоти. Он все сильнее тосковал по ней. Скоро там вскроются ручьи, потом растает озеро и будут ставить сети. Но пока и здесь, на юге, все еще лежал толстый снег и Онежское озеро было сковано льдом.

Среди курсантов прошел слух, что их выпустят досрочно. Слух вскоре подтвердился. Надо было открывать школы и показать карельскому народу на деле, что предоставленная ему Советской властью автономия — это не только красивое обещание, как утверждали финляндские газеты и бежавшие за границу основатели Ухтинской «республики», а действительность. Кроме того, приближалась пора весенней распутицы, когда до многих деревень невозможно добраться. Поэтому и решили сократить время обучения учителей.

Вскоре наиболее способные курсанты получили выпускные удостоверения и направления на работу. Они разъезжались по разным деревням Карелии. И вот — выпускной вечер, прощание с оставшимися товарищами, пожелания счастливого пути… Закинув за спину вещевой мешок или кошель, в котором было два кирпичика хлеба и тяжелый пакет отпечатанных на серой шероховатой бумаге «Азбук» и«Арифметик» Микко Химми, они отправились на станцию.

Красные учителя уезжали в международном вагоне, просто роскошном по сравнению с тем, в котором Хуоти приехал в Петрозаводск. Здесь были и мягкие диваны и занавески на окнах. Отодвинув занавески, Хуоти сел у окна. Чем дальше отъезжали от Петрозаводска, тем больше было в лесу и на болотах снега, хотя и было заметно, что он вовсю тает. За Медвежьей Горой возле большого болота вагон вдруг начало трясти и поезд остановился так неожиданно, что Хуоти ударился спиной о стенку. Кто-то высказал предположение, что паровоз сошел с рельсов. Поезд долго не отправляли. Решили сходить посмотреть, что случилось. Оказалось, что паровоз действительно сошел с пути и стянул за собой с рельсов первый вагон.

— Могло быть и хуже, — переговаривались между собой встревоженные пассажиры.

Мурманская железная дорога была в эксплуатации всего несколько лет и при таянии снегов каждый год размывало насыпь. Так распутица напомнила о себе даже в поезде. В Кемь прибыли с опозданием на целые сутки.

Хуоти со своими спутниками пешком дошел по раскисшей дороге от Кеми до Подужемья. В Подужемье председатель сельского Совета велел снарядить для них лошадь и довезти до следующей деревни. Но мужики заупрямились. «Дороги-то сейчас какие… Лошадей жалко, — сказали они. — Да и навоз еще не вывезен на поля».

Подужемцам в течение зимы пришлось возить немало всяких командированных. Порой приходилось бросать все дела и отправляться в путь. Они уже устали от всего этого.

Вряд ли кто-нибудь согласился бы везти учителей, если бы не три чекиста, которые тоже ехали на границу. У чекистов были такие документы, что они подействовали даже на несговорчивых подужемцев. Вместе с чекистами уехали спутники Хуоти. А Хуоти уехать не удалось.

— Лошадь и так едва тянет, — буркнул возница, который должен был везти Хуоти, и, не пустив его в сани, дернул за вожжи.

Хуоти в горьких раздумьях смотрел, как лошадь выехала на лед реки и лениво потащила сани в сторону Паанаярви.

Только на следующий день один из подужемских мужиков, ехавший в лес за сеном, взял Хуоти с собой и довез до Войярви. В Войярви мужики оказались еще более упрямыми, чем в Подужемье. Конечно, и дороги за это время раскисли еще больше, но дело было, судя по всему, не только в этом.

— Учитель? — засомневался один из крестьян, когда Хуоти сказал, кто он и куда едет. — А сам от горшка два вершка.

— Но он уж не такой и маленький: если на цыпочки встанет — может и ячмень жать, — засмеялся другой.

— Тот не мужик, кто свистеть не умеет, — добавил третий и спросил: — А ты свистеть умеешь?

— Да полно вам, — раздался сердитый голос с печи.

Кусая от обиды губы, Хуоти вытащил из кармана направление на работу и показал его.

— Да, он действительно учитель, — подтвердил один из крестьян, сумевший прочитать направление. Но и оно не помогло. Ручьи в лесу разлились, болота были залиты водой, и никому не хотелось выезжать в распутицу. Все утро мужики спорили, чей черед ехать. Только к вечеру один из спорщиков запряг лошадь и подъехал к избе председателя сельсовета.

— Ну поехали! — сказал он недовольным голосом Хуоти.

Хуоти снес в сани пакеты с книгами и сел рядом с ними.

Возница сердито молчал, наверное, проклиная про себя Хуоти: «Подумаешь, велик господин, чтобы везти его в такую погоду».

Сани стали проваливаться сразу, как только выехали из деревни. Чем дальше, тем хуже становилась дорога. Проехав версты три, возница остановил лошадь на краю болота.

— Дальше я не поеду. Не хочу топить лошадь, — сказал он категорически.

Такого Хуоти не ожидал. Буквально со слезами на глазах он умолял возницу, но ничто не помогло. Пришлось выгрузить из саней пакеты с книгами. Хуоти перетащил их в сторону от дороги и спрятал под огромной сосной. Он решил приехать за ними потом. С собой он взял только то, что был в силах унести. Пока Хуоти прятал книги, возница успел развернуться и отъехать. Вернувшись на дорогу, Хуоти увидел только его спину.

Хуоти пошел вброд через залитое водой болото. Его не покидало ощущение, что в Войярви творится что-то неладное. Словно что-то готовится. Иначе вряд ли мужики встретили бы его так недоброжелательно. Может быть, и у них дома такая же обстановка. Но он должен добраться до дома…

Местами ледяная жижа доходила до колен, а возле ручья ее было чуть ли не по пояс. Но Хуоти упрямо шел вперед, неся на спине тяжелый кошель, в котором не было ни крошки хлеба, а были только «Азбуки» и «Арифметики» Микко Химии. А до ближайшей деревни — не менее десяти верст пути…

Беспокойство, появившееся в Войярви, в Вуоккиниеми переросло в настоящую тревогу. В Вуоккиниеми в одном из работников волостного Совета Хуоти узнал человека, который прошлым летом вместе с другими людьми из Ухтинского временного правительства бежал через Пирттиярви за границу. А теперь этот человек работает в Совете?!

Наконец, пошли знакомые места. До Пирттиярви уже совсем близко. Скоро будет развилка, у которой стоит одинокая ель. Вот и она, эта знакомая ель. Стоит как и раньше, одна-одинешенька. Ни у кого не поднимется рука срубить ее. Крест под деревом тоже на месте, только еще больше покосился. А вот и береза, у которой они расстались с Наталией.

У березы Хуоти остановился. Он устал. На душе было как-то неспокойно. На мосту перед деревней Хуоти опять остановился. Около моста река уже вскрылась, но вода в ней была такая мутная, что дна, на котором в летнюю пору можно разглядеть каждый камешек, сейчас не было видно. Хуоти постоял, поглядел на речку, такую знакомую и родную с самого детства, и вдруг, к своему удивлению, заметил, что речка эта совсем и не река, а просто ручей. Да и родная деревня, открывшаяся перед ним с пригорка, показалась намного меньше, чем она была раньше. Прежде казалось, что все остальные деревни лежат где-то в стороне, а теперь захолустной и маленькой показалась своя деревня.