Николай Яккола - Водораздел

Саарио загадочно усмехнулся и сказал:

— А тебе привет от родителей. Осенью я их видел.

Тимо был совсем ошарашен.

— Помнишь, на реке Миссе ребята отказались идти в бой? — спросил Саарио.

— Конечно, помню. Одного тогда расстреляли перед строем, а шестьдесят девять загремели в штрафную…

— Вот тогда-то я и смылся, перебрался через линию фронта и сдался в плен. Допрашивал меня какой-то русский прапор, немножко калякавший по-карельски. Я ему всякую чушь плел. Потом сидел в «Крестах». Думали, что я шпион. А потом, на мое счастье, Нику сковырнули, и в этой заварухе меня тоже выпустили на волю. Я раздобыл фотоаппарат и заделался фотографом. Приехал в Кемь, оттуда в вашу деревню. Потом — в Финляндию. Так что не без приключений! Последнее время служил в ставке. Надоело — вышел в отставку. Ну их к черту! Мне говорили, у тебя в деревне невеста имеется… Скоро увидишь ее…

— Да?

У начальника разведотдела, готовившегося к выступлению экспедиционного отряда Малма, не было оснований не доверять бывшему товарищу, поэтому он без лишних слов подробно объяснил, что за «командировка» предстоит Тимо.

— Я за свой народ готов отдать и жизнь, — заверил его Тимо.

— В Кеми, рядом с тюрьмой, есть гостиница. Хотя ты и так знаешь. Ты ведь бывал в Кеми? Так вот, передашь хозяйке гостиницы привет от одного финского фотографа. Она устроит тебе все, что нужно. Но, гляди, особенно не увлекайся. Дамочка она очаровательная. Вот ее фотография… Да, в этих егерских шмутках, конечно, ехать ты не можешь.

Саарио достал из шкафа русский солдатский мундир с георгиевским крестом на гимнастерке.

— Переоденешься на границе. Ты возвращаешься из русской армии.

Затем он вынул из стола какие-то документы и протянул их Тимо.

— С этого момента ты инженер-путеец. Учили же нас в Локштадте инженерному делу, так что в железнодорожных мостах ты разбираешься. Во всяком случае настолько, что сумеешь взорвать, если потребуется. Мы встретимся в Кеми самое позднее в конце марта.

С этого разговора не прошло и недели, и вот Тимо уже был дома.

— Тимо-то наш с Георгием пришел, — хвастался Хилиппа в избе Пульки-Поавилы. — Говорит, под Ригой в одном штыковом бою трех немцев укокошил.

Хуоти сидел в углу рядом с матерью и мазал рану мазью, которую принес учитель. «Врет, — думал он про себя, слушая расхваставшегося Хилиппу. — Видно по его хитрой физиономии».

— Как бы эти лахтари к нам не пожаловали, — тревожился Теппана. — Слухи-то ходят.

— У них и дома дел хватает, пока порядок наведут у себя, — махнул рукой Хилиппа.

— А я тебе что говорил? — обернулся Хёкка-Хуотари к Поавиле. — Чего им искать в наших лесах? Вороньи ягоды, что ли?

В сенях послышались шаги, чье-то покашливание. Постукивая батожком, в избу вошел Срамппа-Самппа, за ним следом появились Крикку-Карппа и старый Петри. Понемногу изба наполнилась людьми. Рассаживались по широким лавкам, тянувшимся вдоль стены от кута до самого входа. Кое-кто устроился у камелька, где можно было курить. Бабы не пришли, хотя Степан Николаевич их тоже приглашал. Одна лишь Наталия, как-то незаметно прошмыгнувшая в избу, сидела в темном углу рядом с Хуоти, прячась за прялку. Хилиппа сперва не заметил ее. Но как только смолистые дрова в камельке разгорелись, он обнаружил присутствие своей батрачки.

— Тебе что здесь надо? Пошла домой! — рявкнул он.

Наталия хотела было подняться, но Хуоти удержал ее за руку.

— Пусть сидит, — заметил Степан Николаевич.

Веко у Хилиппы задергалось.

— Чей корм, того и кнут, — прошипел он. — Бабам не место на сходе.

— У нас теперь равноправие, — пытался урезонить его учитель.

— Равноправие? — Хилиппа усмехнулся и поглядел на мужиков. — А ты сам готов был опозорить честную девушку и всю нашу деревню…

Случай был давний… Все в деревне знали, что молодой учитель летними вечерами ездит на рыбалку с Анни, хорошенькой дочкой Срамппы-Самппы. Потом деревенские бабы заметили, что Анни забеременела, и всполошились. В Пирттиярви вовек не бывало такого позора, чтобы девушка затяжелела до замужества. Как назло, учителя в это время в деревне не оказалось: он уехал в Архангельск навестить своих родителей. Мужики даже на сход собрались и порешили женить учителя на Анни, как только он вернется. Если вернется… Между тем Степану Николаевичу и в голову не приходило бросать Анни. Из Архангельска он возвратился со свадебными подарками, и они сразу же сыграли свадьбу… Никто на деревне уже не вспоминал про это, но Хилиппа заранее решил настроить собрание против учителя.

— Дедовские обычаи надо блюсти, — продолжал он, уставившись в бабий угол таким пронзительным взглядом, что Наталия невольно съежилась в комок.

— Кх-кх, вот дьявол… — Срамппа-Самппа хотел что-то сказать, но закашлялся.

— Оно, конечно, так, — поддержал Хилиппу Хёкка-Хуотари, дымя перед камельком длинной самокруткой. — Бабы в прежние времена не сидели на собраниях.

Доариэ прервала вязание, прикрепила синий чулок к клубку и вышла.

— А-вой-вой, совсем рехнулись мужики, — сетовала она, придя к жене Хёкки-Хуотари. — Прежде, бывало, в год собирались от силы раза два, покосы да подати делить, а теперь на каждой неделе у них сход. Чего они не поделили? Будто и делать-то им больше нечего…

— Что верно, то верно, — согласилась Паро, засыпая в квашню муку.

— У Оксениэ сын вернулся, — продолжала Доариэ, быстро работая спицами. — Заходила я к ним утром. Оксениэ напекла калиток из белой муки. У них еще и белая мука водится. Чего же тут не печь…

— Что верно, то верно, — снова ответила Паро, размешивая тесто длинной мутовкой.

Жена Хёкки-Хуотари была явно не в духе. «Видно, поругалась с мужем», — подумала Доариэ, но допытываться не стала.

— Ваш Ховатта, наверно, тоже скоро придет… — Доариэ вздохнула, немного помолчала. — Нет, ты только подумай, там, на войне, и бабы воюют. Учитель рассказывал. А-вой-вой, все на белом свете переменилось.

— Бес вселился и в баб и в мужиков. Что-то моя девка в хлеву застряла. Пошла теленка поить, да и пропала. Куда-то, видно, опять убежала. Уж не к вашему ли Хуоти?

— А между ними что-то есть, — сказала Доариэ шепотом, хотя в избе, кроме них, никого не было.

В избу вбежала встревоженная Иро с деревянным ведром в руке.

— Лийну сорвалась с привязи.

— Беги за отцом, — велела Паро дочери. — Обойдется там и без него.

В дом Пульки-Поавилы Иро не надо было гнать. Схватив нарядный платок, она выскочила за дверь, только подол взметнулся.

Когда она вошла в избу Поавилы, учитель говорил:

— Кто угнетал карелов? Кто сажал в тюрьмы? Конечно же, не русские рабочие и крестьяне. А царские жандармы, урядники… Вот и Поавилу…

— А он сам был виноват, — вставил Хилиппа, бросив исподлобья сердитый взгляд на Поавилу. — Нечего было общественный амбар грабить…