Геннадий Машкин - Открытие

— ...И несмотря ни на какие преграды, что встают на пути поисковиков, — донесся до Игоря голос Меридианы, — ни на вечную мерзлоту, ни на болота и завалы, ни на злую волю отсталых администраторов...

Весь класс повернул головы в сторону Игоря.

— Несмотря ни на что, — закончила торжественно учительница, — коренные источники в нашем районе будут найдены!

Меридиана обвела класс строгим взглядом, будто искала сомневающихся, потом поправила очки и спросила:

— Вопросы есть?

Все отмалчивались.

— Тогда я вам задам. — Меридиана приблизилась к третьей парте в крайнем ряду.

— Бандуреев Игорь... Скажите, сколько тысяч пудов золота было намыто на Витиме в царское время?

— Сколько пудов? — переспросил Игорь, медленно поднимаясь. — Зачем это надо?

Он вставал так долго, что крышка парты скрипела и скрипела, Меридиана сморщилась и заторопила:

— Да, тысяч пудов?

— Не запомнил, — буркнул Игорь.

— Очень плохо, Бандуреев, — сказала Меридиана, и нос ее побелел. — Мало того что вы пропустили две недели, вы и сейчас слушали меня невнимательно, у вас был отсутствующий взгляд. Никакие наши сторонние дела не должны отражаться на учебе, учтите это! Я ставлю вам «два».

Игорь сел. По классу пронесся шепоток удивления. Игорь и сам не помнил, чтобы Меридиана хоть раз поставила ему двойку. И это в первый день после двухнедельного пропуска! Да еще перед самым звонком! «Ничего, встряхнула она меня!» — мелькнула мысль,

— Ответит на тот же вопрос Лукина...

— Я тоже прослушала, — ответила рядом Люба. — Думала про другое и как-то не запомнила про пуды...

— И вам двойка, Лукина, — сказала Меридиана, повернулась и пошла к столу, чтобы поставить им в журнал по двойке.

Игорь сник, но тут же ощутил легкое прикосновение пальцев Любы. А и в самом деле, чего расстроился? Вся четверть впереди. Можно десять раз исправить эту двойку.

— Сегодня среда, — произнесла она, словно прошелестел тот весенний ветер во время ледохода, — между прочим.

Игорь придвинул колено к ноге Любы, и она не отодвинулась.

И так они просидели с ней до конца уроков. А когда разнесся по коридорам последний звонок, вместе вышли из класса. В правой руке Игорь держал тяжелую сумку.

— По окраине пойдем? — спросила Люба.

— Нет, как ходили, — ответил он.

Люба кивнула и двинулась в ближний проход на улицу Мира. Она зорко оглядывалась по сторонам, считая, что ей опять придется защищать друга в случае Митькиного нападения. Она не знала, что Игорь нес в сумке кирпич и теперь никого не боялся.

— Ты чуешь, сегодня черемухой пахнет, — проговорил Игорь, чтобы отвлечь Любу. — Будто весной.

— Это духи. — Люба распахнула пальто. — Понюхай!

Игорь зарыл лицо в ее черный фартук. Ткнулся носом в тугую грудь. У него зарябило в глазах, будто от Митькиного удара.

— Здорово, — пробормотал он, не шевелясь. — Как в кусте черемухи.

— Это мне Матвей Андреевич подарил, — объяснила Люба. — Я его очень люблю. Был он золотой и остается.

— А меня? — выговорил Игорь.

— Тебя? — Люба отступила к забору, туфли ее утонули в ворохе листьев. — Когда доживем до следующего воскресенья.

— Уже половина недели, — Игорь пошел на нее. — И я ведь слово держу, несмотря что трудно иногда.

Люба сжалась, точно решила выскользнуть и бежать. Но Игорь придержал ее у забора. Люба завертела головой, тогда он поймал своим ртом ее губы. Оба они онемели и опустились на листья, сметенные ветром к забору.

— Что это? — спросила Люба, пощупав свои губы.

— Люблю тебя, — ответил Игорь.

Она вскочила и бросилась к просвету на том конце выезда. Игорь последовал за ней. Любины каблучки перестали щелкать по доскам; она остановилась, будто до нее наконец дошло, в чем признался Игорь. Он догнал ее и взял под руку.

— Пойдем тогда по переулкам, — прошептала Люба.

Игорь кивнул, и они свернули в первый проулок. Пошли, спотыкаясь, потому что не спускали друг с друга глаз. Лишь перед крыльцом лукинского дома они опомнились. Люба нехотя поднялась на ступеньки, но тут же наклонилась к нему с крыльца и поцеловала в губы. Остро и горячо. И убежала в дом, оставив после себя запах весны. Игорь вдруг ощутил тяжесть в руке. Перевернул сумку — кирпич глухо ударил в землю. Он отбросил его носком подальше от крыльца и понесся с горы, как на быстрых лыжах.

Остановился передохнуть возле двери их теперешнего жилья. И здесь услышал громыхающий, как лист железа, голос Куликова. Прошмыгнул в кухню и уселся за стол. Но его мать и Куликов были так заняты разговором, что не обратили на него внимания.

— Неужели ей счастья не хочется? — спросил Куликов.

— Я ей то же самое говорила, — ответила мать, виновато мигая.

— Еще пяток лет, и на нее никто не посмотрит! — сказал Куликов. — Даже Ваня-огородник.

— Однако чует, счастье из жалости достается, — объяснила мать.

— Да не все ли равно ей! — воскликнул Куликов. — Диана образованная женщина, а рада была бы выскочить за меня под любым предлогом!

— А Феня деликатная, — сказала мать.

— И останется навек в девках со своей деликатностью! — заявил Куликов, и пол задрожал под его ногами. — Не понимает она доброты, что ли?

— Говорит, дождусь Василия, тогда и выйду замуж, по-хорошему, без подвоха...

— Да какой же подвох она видит в моем предложении?

— Есть у нее подозрение — не по чистому сердцу ты повернул вдруг к ней.

— Из-за чего же?

— Из-за того, будто думаешь, братка ей приметы золотой жилы оставил...

— Какая чепуха!

— Я тоже ей — про чистые твои намерения, а она — свое!

— Выходит, брат ей оставил планчик?!

— Не оставил, говорит, ничего, только все же боится: не от чистого сердца ты ее сватаешь, Матвей, соблазнить из-за той жилы хочешь.

— Да что она, не понимает — ей руку протягивают по-землячески, по-доброму! Это же дело принципа! Соединить вроде несоединимое! Доказать всем нашу отзывчивость и добрость! Снять все грузы, которые тормозят общее дело! Почему — нет?! С ума она сошла, что ли?

— И то мне показалось — глаза у нее глядят ненормально, немигучие стали, как улово. И проговаривается она, нелепость несет... Будто братка ее в хрустальном зимовье поселился: видение такое ей было...

— В хрустальном?.. Странное видение... Может, и в руку... Я бы помог ей разобраться и в видениях! Что она, дурочка, боится? Если что и откроет, так не врагу же! На общую пользу! Поговори с ней еще раз, Ксения! Постарайся убедить по-женски, по-сердечному, как умеешь... Объясни, что ради нее я Диану оставил! И возврата нет — Диана гордая женщина!

Игорь подумал, что ему эти разговоры совсем ни к чему, и кашлянул.

— Игорешка! — воскликнул Куликов. — Вот как в жизни получается... Ты к человеку со всей душой, а он соображает по своим жалким меркам!