Геннадий Машкин - Открытие

Выждав, когда захлопнется дверь за Люсей, Женя в ту же минуту ринулся вслед за Гарькой.

Фигура Гарьки в коротком весеннем пальто маячила посреди Горной улицы. Плечи были развернуты, ступни ног расходились, как у танцора из балета, а надломленный козырек финской шапки резво болтался в такт шагам.

Женя на миг залюбовался выправкой Гарьки и покосился на свою тень. Сутулость досталась ему от домашней работы по хозяйству и от усиленных занятий боксом.

«Жалко, бокс пришлось рано бросить, — переживал Женя, нагоняя Гарьку. — Ничего так не жалко, как бокс».

Бокс особенно нужен был в Нахаловке. Там не любили тех, кто нарушает поселковые традиции, кто садится за институтский учебник, а не за баранку автомашины. Не хотелось ходить битым, и Женя год занимался в секции бокса. Но больше позволить себе этой роскоши не мог. А тренер, кося травмированным глазом, говорил: «Шесть лет нужно работать, чтобы владеть ударом, а за год и дебошить не научишься».

Плечи охватил нервный зуд — Гарька был здоров. Он мог дать сдачи, да еще как!

— Ничего, как-нибудь, — пробормотал Женя, оглядываясь в плотной тени Витимского приискового управления. — Докажу, какие мы есть друзья, не беспокойся!

Он перегнал Гарьку, прошелся до Старательского переулка и здесь, на углу, развернулся.

— А? — Гарькины очки блеснули изморозью. — Что-то хочешь спросить, Евгений Ильич?

— Я с тобой хочу поговорить, — сообщил Женя, высвобождая руки из карманов своего полушубка. — Один на один!

— Пожалуйста, — ответил Гарька и протер очки. — Я чуял, ты тоже не удовлетворен...

— Тем, что ты имеешь что-то против нас, — Женя выдохнул клуб пара Гарьке в лицо, — или мне это показалось?

— Посамостоятельнее вести себя и думать не мешало бы вам, — отозвался Гарька с усмешкой.

— А ты себе это на ус мотаешь для повестушки или романа? — Женя вплотную приблизился к Гарьке. — И провоцируешь всех?

— Геолух ты! — выпалил Гарька ответный клуб в лицо Жени. — И друзья твои тоже!

Женя схватил Гарьку за грудки и рывком подтянул к себе. Козырек учительской шапки мотнулся, и очки покатились по скользкой дороге. Гарька потянулся за ними. И Женя не стал преследовать его. Он ощутил горячий отлив злости в мышцах. Гарька был не слабее его. И владел собою. Очки только подводили.

Гарька не торопясь нащупал очки, нацелил их на столб с лампочкой и близоруко оглядел стекла. На правом стеклышке белела трещина.

— А все-таки с Игорем что-то было не так, — сказал неожиданно Гарька. — И вы хватитесь, да поздно будет!

Гарька развернулся и зашагал дальше изящной своей походкой.

Женя подобрал свою шапку и долго глядел, как Гарькина тень рассекает желтые пятна света из окон. Попробовал распрямить спину и расставить носки тяжелых унтов врозь, под прямым углом. Идти стало неловко. Но Женя специально пошел в полутемный Старательский переулок походкой учителя. Это было наказание самому себе за легкомыслие. Да, Гарька ответил ему посильней удара кулаком. «Похоже, он всерьез думает о защите, — размышлял Женя, — а я повел себя по-нахаловски!» И теперь он вспомнил про «секретный табачок», которым не поделился с ними Слон. Было похоже, что Гарька в чем-то прав, а они, товарищи Игоря, отошли в сторону.

— Надо посоветоваться! — решил Женя вслух и увидел, что стоит против особнячка Лукиных. — С ним-то и лучше всего, с самим!..

С Дмитрием Гуровичем он не был знаком, но как сослуживец Любы мог запросто войти в этот особнячок. Лишь бы у Лукиных не было гостей!

И Женя попытался с улицы разглядеть, кто в доме.

Сквозь ледяные наросты на окнах и синие шторы смутно различался профиль замначуправа по геологии Куликова. Матвей Андреевич ходил по комнате плавной походкой, откидывал голову с курчавым кустом волос и что-то доказывал хозяевам, изредка обмахиваясь рукой.

Женя задумался, ладно ли советоваться при Куликове. И пока он, по обыкновению, медленно соображал, в лукинском доме захлопали двери, разнесся гул голосов.

Жене пришлось отступить в рябую тень под заснеженной черемухой.

Дверь на крыльцо распахнулась, и под навес вышли гость, хозяин и Люба.

— Морозец! — разнесся по переулку скрипучий голос судьи.

Лукин приостановился в двери, пропустил Куликова и загородил выход на улицу дочери: она была налегке — в платье да платок на плечах.

— Марш в дом, Люба! — приказал Лукин. — Или жить надоело?

Люба протиснулась на крыльцо.

— Ну, что, не понимаешь русского языка, дочь?

— А я хочу испытать, надоело мне жить или не надоело! — сказала Люба и скрестила на груди концы пухового платка.

— В таком случае испытывай под охраной! — вмешался Куликов, снял свой тулуп и набросил его на Любу.

— Всю жизнь под охраной, — пробурчала Люба, — глотка свежего воздуха не даете самой вдохнуть!

— Мать твоя один раз вдохнула!.. — заметил Лукин.,

— И мы стараемся, чтобы ты не повторила той ошибки! — заметил Куликов.

— Так вот за что любит вас мой папа, — проговорила Люба и покачнулась. — Ха-ха-ха...

— Любушка, — протянул Куликов, — ну до каких пор ты будешь такой несерьезной?

— Она все играет в маленькую, — проскрежетал голос Лукина. — А около нее такие открытия происходят, что уму непостижимо!

Люба вскинула голову, и тут же ее взгляд скатился по отцовскому лицу, как по укатанной ледяной горе.

— Буду серьезной знаете когда, — обратилась она присмиренно к отцу и Куликову, — когда стану вровень с вами, совершу какое-нибудь грандиозное открытие!

— Полно, Любушка! — Куликов умоляюще сложил перед собой ладони в черных перчатках. — Что мы сделали, это же наше, общее, кто больше, кто меньше, зачем считаться... Ну, пусть нас с твоим отцом слегка выделят, но ты же совсем рядом!..

— Нет, я хочу сама теперь такое же совершить! — повторила Люба. — Чтобы никто пальцем не посмел ткнуть!

— Это кто же посмеет? — набычился Куликов.

— Может, и не посмеют, — ответила Люба, — но мне надо отличиться, и все!

— У моей дочери опять приступ блажи, — успокоил гостя Лукин, — думаю, через два дня пройдет, когда ей суд напомнит, как некоторые отличаются в погоне за отличиями!

Женя понял, что дальше стоять и слушать этот разговор неприлично. Потоптавшись и поскрипев на месте, будто идет издалека, Женя вышел из сетчатой тени к примолкнувшей компании.

— Добрый вечер, — поприветствовал он Лукиных и Куликова.

— Женя! — вскрикнула Люба, точно увидела родного человека.

— Евгений Ильич? — присмотрелся Куликов. — Каким ветром сюда занесло?

— Понимаете, провожал тут одного друга, учителя из школы, — начал объяснять Женя, — и увидел вас на крыльце... А мы собирались с парнями нашими у Слониковых обсудить дело Игоря Бандуреева, ну и разволновались...