Геннадий Машкин - Открытие

У меня отмокло на сердце. Я подождал Цыганова и пошел рядом с ним. Тропа была здесь широкая. Я ликовал в душе: мне показалось, что я переломил старика. С удовольствием прислушивался, как холостыми выстрелами хлопали его свободные резиновые голенища. Лиса два раза наступила ему на пятки. Цыганов отхлестал ее по морде прутом. Я решил поговорить с ним поласковей: надо крепить дух отряда перед главной операцией.

— Ты думаешь, Панкратьич, я такой уж бодрячок... Ха! Мне совсем не хочется, чтобы Кирьяков стриг мне зарплату. Хочу накопить на путевку в Индию. Сам знаешь про мечту: маме ко дню рождения — меховую шапку. А в Бодайбо у меня стоит огромный книжный шкаф. Увы, пока пустой.

— Если с умом, то мечтанья сбудутся... — Голос Цыганова затянулся наподобие ветра в потайных скалах. Из-под старой шапки выбился клок платиновых волос, блестевших от пота. — Тайга, она щедрая... Выдать может фарт и бодрячку, и старичку.

— И общественному сундучку? — добавил я.

Старик отвел глаза. Видно, я сказал не то, что хотел бы Цыганов.

Мы перешли на темную сторону гольца в новую падь. Старик благоговейно произнес:

— Вот ручей Веселый.

Не успел я подумать о привале, как он развьючил и спутал Лису и пошел куда-то с ружьем и лотком.

Через пару часов Цыганов возвратился возбужденный. Он вывернул на кусок бересты маленький кожаный мешочек и высыпал щепотку золота. Лепешечки и чешуйки металла были сырые, зеленовато-соломенные. Он долго ссыпал их с бересты в мешочек и обратно, словно дразнил меня. А я и не скрывал своего удивления: за два часа граммов десять намыл старик! Нет, видно, не зря у Цыганова слава большого мастера на золото.

А старик поел разогретого колбасного фарша и, кажется, не заметил, что ел. Напарник мой глядел в одну точку костра, но глаза были то темные, то вдруг позлащались. Наконец он повернулся ко мне и сказал:

— На золото выходим. Знаешь, что будет на Горбыляхе, юноша? Вспоминаю одну ямку, брошенную по глупости моей. Хорошее было золото, да искал богаче...

— Пласт глубоко?

— Метра два, не больше...

— Это за неделю можно мешочек твой набить?

— По тем местам за неделю легковушку можно заробить. — Он сладко зевнул и полез в спальный мешок прямо в телогрейке, штанах, и шапке, будто не хотел терять поутру лишнего времени на одевание.

На третий день мы вышли к Горбыляхе.

Тропа уползла в щетину желтых кочек. Ветерок развеивал в воздухе оранжевые иголки с лиственниц. Они сверкали в осеннем солнце, как золотые сростки, и отчаянно кололись, когда попадали за шиворот. Но выбирать их не было времени — мы шли с самыми необходимыми остановками.

Цыганов подпирал меня сзади. Он вел Лису, которая по обыкновению хватала траву справа и слева. Но сегодня ей редко удавалось пожевать на ходу: возчик рвал недоуздок, как сумасшедший.

— Но-о, недоделанная!

Старик торопился и нервничал. Он пристально оглядывал русло мелкой речушки и каждую старательскую яму с зеленой водой. У одинокого зимовья с прогнившей крышей он вдруг остановился, схватил лоток и рысцой побежал к речке. «Шлеп, шлеп, шлеп», — хлестко стучали его голенища, а эхо отзывалось ружейными выстрелами.

«Неужели близко жила?!» — скакнуло сердце в самое горло. Я наспех обмотал поводок вокруг березки, сбросил вьюки и выдернул из связки лопату. Со штыковой этой лопаткой наперевес я бросился за Цыгановым, треск от которого несся по всей пади.

Ветки лиственниц хлестали меня по лицу и стряхивали иголки за шиворот. Но я старался не упускать из виду синюю заплатку на штанах напарника. Мы бежали от зимовья метров триста. Наконец Цыганов опустился на колени перед затопленным древним шурфом, словно собирался молиться на него.

Когда я подоспел к старику, он ползал по траве и горстями набирал в лоток мелкий галечник. Я помог ему лопаткой.

— Не домыл тогда, бросил, теперь жалею!

Цыганов промывал породу тут же в шурфе. Он покачивал лоток, словно люльку с ребенком. Старик выплескивал муть через борт, а крупную гальку выбирал красными пальцами в толстых наростах суставов.

Породы на обнаженном дне лотка становилось все меньше. И вдруг я увидел в углу на черном фоне несколько желтых лепешек, комочков и много чешуек, зернышек. Золото! Покопался, намыл сколько надо и делай, что хочешь... Пусть Кирьяков наваливается, а ты — в институт! Будет на что учиться и матери помочь заодно... И никакого обмана — жилу можно параллельно поискать. Но едва ли оправдаются надежды. Действительно, почему ее раньше не нашли? А тут некий Анатолий Сергеевич Муськин, техник-геолог Муся, сосунок, вдруг наталкивается на открытие, которое за двести лет не могли сделать другие?!

Цыганов оставил лоток плавать в воде и, счастливый, смахнул со лба пот. Он свернул цигарку и мне дал махорочки и газетку. Я сделал кривую «козью ножку» и затянулся. В голове будто рой комаров зазвенел. И тут-то стали больно впиваться эти комары изнутри — не собьешь. Отбросил цигарку, а они — настойчивей. И пришлось напрячь память, чтобы разогнать угар. «Получилось по-цыгановски, — растерянно собирался я теперь с мыслями. — Сам стал на позиции старика, юноша! Выходит, не ты его, а он тебя?!»

А Цыганов как будто и не сомневался, какой эффект произвело на меня золото.

— Сидело давно в башке это место. — Стариковы глаза залучились зеленым счастливым светом. — Да лошади не было и напарника. Попробуй ямку выбей один. А теперь вдвоем мы гору свернем. С пятидневку постараемся: домик мне обеспечен, тебе — что хочешь.

По бесшабашным интонациям в его голосе я понял, что пятидневкой тут не обойдешься. Стоит только начать шурф, потом не бросишь, а там увязнешь, может, насовсем...

— Слушай, Елизар Панкратьич, а где ты нашел свой «шкварец»? — спросил я его, усиленно коверкая слово «кварц», чтобы охолонуть старика.

— Да брось ты, — ответил Цыганов. — Какой нам еще кварец!

— А все-таки? — угрюмо спросил я.

Старик без раздумий показал мне самый высокий голец. На вершине его лежал серпик раннего снега. Ветер дул оттуда. Даже кольнуло меня снежинкой в лоб. Я долго смотрел на снежный серп, продумывая свои дальнейшие действия. Отрадного было мало: за несколько дней до большого снега такой гольчище трудно обыскать. Сама обстановка толкала в этот вот шурф с реальным золотом...

— Ты не сомневайся, — пытался успокоить меня Цыганов, — ордерок на старание я получил. Золото сдам честь по чести. Куш поровну, слово — олово. А если захочешь, кое-что припрятать можно — комар носа не подточит...

— Я думаю лишь об одном, — отмахнулся я. — Успеем ли проверить заявку до снега?

— Да на кой ляд нужна та проверка нам, — он хохотнул. — Чего камни в гольцах ворочать? Здесь карымцы все облазили за столько-то лет. Концессия работала. Англичаны, они тебе не наш брат... Шкварцевые жиленки все обстучали и плюнули на будущность этого края. Здесь только прошлость одна!