Николай Никитин - Это было в Коканде. Роман

- Я только не понимаю, что все-таки нужно было Хамдаму? - говорил Жарковский. - Ведь все у него было. Отчего же он так настроен?..

- Власти хочет, - коротко заметил Карим.

- Но ведь у него была власть?

- Но не та, - ответил Карим, улыбаясь.

Жарковский рассмеялся.

- Да, власть, - сказал он мечтательно. - Пожалуй, верно, она только и дает настоящую жизнь.

- Знаете что… - сказал вдруг Карим. - Вы напишите по своей линии доклад о Блинове для Пишо. А я поддержу.

- Я не обвиняю Блинова… Но объективно - это попустительство явное. Он же все время его как-то поддерживал. Чуть ли не с двадцатого года, пожав плечами, добавил Карим.

Жарковский стиснул зубы.

Выскочка, попавший в революцию случайно, он быстро делал карьеру. Люди, для которых и жизнь и революция сливались воедино, люди, не умеющие спекулировать своими заслугами, всегда чувствовали в Жарковском беспринципного ловкача. Но одни смотрели на него равнодушно, - его беспринципность их не беспокоила. Другие с затаенным любопытством следили, до каких же высот доберется Жарковский, и как будто только ожидали минуты, когда этот ловкач споткнется.

Отношение Блинова к Жарковскому было несколько сложнее. Блинов презирал Жарковского, он не выносил людей этого типа; ловкачество и карьеризм были ему органически противны. В своих взаимоотношениях с Жарковским он оставался вежливым, но даже и эта внешняя вежливость стоила ему большого труда. Если он не выдавал себя в словах, то его презрение проступало иногда в какой-нибудь интонации, в каком-нибудь невольном жесте, - в соединении с обычной, ни к чему не обязывающей вежливостью это еще больше оскорбляло Жарковского. Жарковский молчал, но в то же время испытывал к Блинову тайную, задавленную ненависть.

Карим понимал ситуацию и решил ею воспользоваться.

Жарковский, конечно, догадался, что его покупают, - предложение Карима было чересчур ясное… Но это его не смутило. «Очевидно, я за этим сюда и командирован, - подумал он. - В чем дело? Чего стесняться?» Мысль о том, что он заменит Блинова, невероятно воодушевила его. Он старался быть сдержанным. Он встал и молча, одним поклоном, поблагодарил Карима…

Хамдам сидел на галерейке и спокойно пил чай. На дворе дымился небольшой костер из жмыхов, согревая чайник.

Хамдам говорил о жизни:

- Жизнь идет по-разному. У одних умная, у других глупая. У иных жизнь бывает как книга, в которой перепутаны страницы. Где конец, где начало, где середина - не поймешь…

- Конец - всегда конец! Смерть! - сказал киргиз, разводя руками.

- Да ведь человек-то не знает смерти… Разве он знает свою смерть, хоть за час? - спросил Хамдам. - А уж когда помер, тогда и говорить нечего. Тогда нет тебя… Нечего думать. А в жизни иногда думаешь: вот конец, смерть… Только никто этому не верит. Не любит человек конца. Что в нем хорошего?

- А рай? - спросил киргиз.

- Рай? Не знаю, - ответил Хамдам и поморщился. - Подай чайник.

Он налил в пиалу чай. Держа ее на ладони, он осторожно подносил ее к губам и сдувал пар.

- Рай есть… - сказал он, отпивая чай по глоткам. - Но земля лучше. Здесь я - хозяин!

Ночью пять верховых подскакали к дому Хамдама. Хамдам еще не спал; он сперва прислушался к топоту коней, а потом крикнул киргизу:

- Кажется, ко мне! Открывай!

Насыров с недоумением пропустил приезжих во двор, оглядел их фуражки, вооружение и сразу все понял.

Один из приезжих, очевидно начальник, заявил Хамдаму:

- Мне приказано вас арестовать, а в курганче произвести обыск.

- Это недоразумение, - проговорил Хамдам.

- Узнаете. Выдайте оружие, - сказал сотрудник.

Четверо из приехавших сразу же приступили к обыску. Но обыск был поверхностный, только в доме. Двор и хозяйственные постройки почти не смотрели, только обошли с фонарями.

Хамдам был потрясен и обыском и арестом, но держался спокойно, заставляя себя ни о чем не думать; одному из сотрудников он отдал револьвер, затем сделал ряд распоряжений по хозяйству и велел Насырову заседлать для него лошадь.

Сотрудники и Хамдам сидели в комнате, дожидаясь, пока киргиз справится с делом. Поглядывая на гостей, Хамдам даже улыбался, хотя ему было не до улыбок.

- Хорошо, жен нету дома! - говорил он. - Вот был бы переполох!.. Днем в Андархан отправил… Сам хотел туда ехать. На покой хочу! Не любят меня тут…

Сотрудники молчали.

Увидав киргиза на пороге, Хамдам кивнул ему:

- Ну, готово?

У киргиза лицо стало серым как пепел, а шрам на губе побелел.

- Не беспокойся! - сказал Хамдам, обнимая его. - Все будет хорошо. Я скоро вернусь.

Проводив Хамдама, Насыров остался около ворот. Он вслушивался в тишину. Ему казалось, что это происшествие разбудит весь Беш-Арык. Однако никто не проснулся, никто в Беш-Арыке даже не открыл калитки. Он почувствовал, будто за его спиной рассыпался старый хамдамовский дом и вместо усадьбы вырос курган из глиняных комьев. Он запер ворота. На полу галерейки тихо и ровно горела свеча, озаряя зеленые ставни. Дверь на галерейку была распахнута, подчеркивая пустоту дома. Насыров вздохнул.

- Боже, боже… - с грустью сказал он.

Он притоптал костер, потом запахнул на груди халат и долго стоял посредине двора, глядя на звезды. Все случившееся напоминало ему злой сон.

- Можно было ожидать всего! На то и жизнь… - шептал киргиз. - Но чтобы так, чтобы точно топор обрушился на голову? Нет, это что-то непонятное… Нет, нет, нет… - твердил киргиз.

Через три дня после ареста Хамдама Блинов выехал из Ташкента. Его экстренно вызвал Пишо. А через неделю Александра Ивановна получила от Василия Егоровича телеграмму о том, что он едет на работу в Сибирь. Блинов не указывал ей своего назначения, но уже по тону телеграммы она догадалась, что назначение не из важных. Василий Егорович просил ее немедленно выехать с детьми в Москву.

Телеграмма эта как раз пришла в ту минуту, когда Юсуп сидел у Александры Ивановны. Он зашел ее навестить и узнать новости. Прочитав телеграмму, Александра Ивановна побледнела. Швырнув ее на обеденный стол, она вышла из столовой.

Юсуп не знал, что ему делать: оставаться в доме, поговорить с Александрой Ивановной или уйти?.. Он подошел к спальне и постучал в дверь. Александра Ивановна отозвалась, но когда Юсуп вошел в спальню, она закричала на него:

- Это все вы, вы, вы, вы… Это ваша работа! Это все из-за Хамдама. Это вы, как змея, ворвались… Друг называется. Я проклинаю тот час, когда вы пришли к нам. Я говорила Василию Егоровичу… Я говорила…

- Что вы говорили? - тихо спросил ее Юсуп.

- Ничего. Уйдите. Уйдите сейчас же! - сказала она.

В ее голосе было столько злобы, что Юсупу ничего не оставалось иного, как исполнить ее приказание.