Владимир Фоменко - Человек в степи

…Но искусанный, исцарапанный Сергей Сергеич случайно убил уточку. Даже не уточку, а паршивенькую черную нырушку. И все! И уж он не просто инженер Тищенко, а охотник, то есть человек, заглядывающий теперь в магазин «Динамо», покупающий для своего только что приобретенного ружья нужные и ненужные барклаи, закрутки, выколотки, рекоперы.

Услышав в троллейбусе приглушенный разговор двух военных о стрельбе по казаркам на озере Гудило, он, в отличие от всех остальных пассажиров, уже имеет право повернуться к разговаривающим и законно спросить:

— А что, на Гудиле тянет казарка?

И ему, не зная ни его фамилии, ни кто он, как своему, ответят:

— Малость есть. Только сидеть надо не над водой, а на жнивье. Отрыть себе окопчик там, где они пасутся.

И хоть Тищенко, провоевавший всю войну, рывший всевозможные окопы, ни разу еще не отрывал окопчика под казарок, он, пожав плечом, сочувствующе вздохнет:

— Да вы что!.. Разве без окопчика возьмешь?

Уже пять суббот Сергей Сергеич совершенно добровольно уезжает из своей теплой квартиры — в ночь, в слякоть, в такую погоду, когда, как правильно говорится, хозяин собаку не выгонит за ворота. Тищенко поспешно берет ружье, заранее увязанный рюкзак с харчами и прочим и, остановись у дверей, робко дотрагивается до плеча жены, виновато говорит:

— На следующее воскресенье, Машенька, ей-богу, останусь дома.

Постепенно в семействе Тищенко расширяется охотничье хозяйство. Появилась банка с притертой стеклянной пробкой для пороха «Сокол», потом длинные сапоги, потом стеганка, и однажды Сергей Сергеич, будто вдруг вспомнив, сказал за обедом:

— А что, если мы, Машенька, заведем собачку?

— Но ведь ее, Сережа, на прогулки водить надо. С четвертого этажа…

— Это ерунда! Я сам буду.

Сергей Сергеич знал, что «сам» выводить собаку не будет, потому что он постоянно в командировках, а жена, видевшая, что он врет, деликатно, хотя и с тоской в глазах, промолчала, и это великодушие угнетало его, интеллигентного человека, по дороге на вечернее совещание. А ведь у него уже все было решено: даже кличка. Джим или Джек не годится. При чем тут иностранный Джек, если он будет жить у Тищенко, ходить на охоту под придонские хутора Бессергеновку, Никитовку, Ивановку!.. Лучше всего — Пропс. Оно, правда, напоминает «мопс», но пропс — крепежный материал для шахт, хорошее производственное слово.

Начались выборы породы будущего Пропса.

— Сеттер — это единственное, о чем всерьез можно говорить! — объяснял авторитетный собаковод, экономист Городецкий, показывая фотографии сеттеров на стойке по перепелу, на областных выставках, на походе у ноги хозяина.

И Тищенко всем загоревшимся сердцем мгновенно и прочно привязывается к сеттеру — преданному, меднорыжему, волнистому.

Много дней Тищенко рассказывал жене, что ей совсем не будет страшно одной — ведь в доме сеттер.

— Сеттер? — удивленно спросил встретившийся в трамвае, тоже очень авторитетный собаковод Кочанов. — Куда вам с этим телком? Заводите спаниеля! Собачка маленькая, портативная; посадил ее в рюкзак за спину — и куда угодно на велосипеде. Поедет кто-нибудь в Москву — попросите привезти щенка самолетом. Повозитесь, зато уж будете с собакой!

— Чепуха, — сказал на другой день Сергею Сергеичу слесарь домоуправления Захаров, известный на всю улицу собачник. — Единственная собака — курцхар. Ваш спаниель — не на что смотреть: кролик! А репяхов наберется — не вычешете. А курцхар гладкошерстный, гладкий.

— Но ведь утку подраните, она нырнет до дна, за камышину на дне зацепится, — выкладывает Сергей Сергеич Захарову добытые вчера сведения. — Эту ж утку-то только спаниель достанет.

— Вы что же, кроме утки ничего стрелять не будете? А курцхар и по утке ходит, и по любой птице — болотной, степной. Он вам даже зайца поднимет. Универсал! Дело хозяйское, но не поговори вот с вами — и влопались бы без курцхара…

— Хочешь курцхара? — презрительно отставил губу Иван Иванович Нечипоренко, представительный пожилой моряк, приятель еще покойного отца Сергея Сергеича. — Так заводи уж дворнягу!.. Будет дом стеречь, гавкать на пороге!.. А в поле ценится красота, культурная стоечка пойнтера.

— Иван Иванович, ведь курцхар работает и в ледяной воде, и даже в снегу.

— А тебе что — по тюленю ходить? Тебе, Сережа, по перепелу, по вальдшнепу нужно; чтоб пойнтерок тебе красиво нашел, изящно обернулся на тебя, чтоб он тебе позу зафиксировал! Это ж интеллигентная собака. Вот зайдем, глянь щенков у моей Кетки… На Кетку глянь — человеческие глаза! Огонь!

Тищенко от Ивана Ивановича вернулся поздно.

— Машенька, пойнтерок!..

Достав из-под пальто, он выложил на пол упитанного чернопегого сосуна. Тот сразу присел и сосредоточенно напружил спину.

— Ничего, я сам, — сказал Сергей Сергеич и побежал на кухню за тряпкой.

— Ты посмотри, Машенька, какой у Пропса щепец! А подвеса совсем нет, видишь?.. Ты понимаешь, Пропса пока выводить не нужно, даже нельзя, — говорил Сергей Сергеич, беспомощно накрывая лужу тряпкой. — Нужно только прогуливать его, ему моцион нужен, я сам водить буду. А приучать к порядкам до шести месяцев ни в коем случае: испортишь. Это ж порода!

Сосун тычется в руки, сопит, на его спине мягкие толстые складки, будто кожа сшита на рост или предназначалась не для него, а для другой, гораздо большей собаки. Половина головы и одно ухо черные, другая половина белая, даже розовая от проступающей сквозь шерстку чистой кожи. Две верхние губы, именуемые у специалистов брилями, солидно свисают книзу, и на каждой пучок в пять-шесть волосинок — усы. Глаза мутные, неосмысленные.

— Огонь! — говорит Сергей Сергеич. — Ему, Машенька, обязательно к каждой еде надо подмешивать костяную муку. Я достану, приготовь только из-под крупы мешочек…

— Ты ж их все под дробь забрал…

— Ну, сошьем. А вот из чего ему придумать подстилку? Если от этой дорожки, что над кроватью, отхватить? Вот так, а? Как раз квадрат получится — прилично, красиво. Резать, Машенька?

— Режь…

За обедом Сергей Сергеич бодро говорит:

— Приучать к разносолам не будем, без нежностей! Собака должна есть все. Налей ему борща, эта тарелка будет Пропса.

Тищенко сует в борщ палец:

— Не горячо, как ты думаешь, Машенька? Попробуй. Ешь, Пропс. Пропс, возьми! Взять!..

Сосун пятится.

— Собака любит строгость, — сообщает Тищенко и, взяв Пропса за голову, решительно сует носом в тарелку.

Щенок вырывается, тряся длинными, мокрыми от борща ушами, брызгая на стены.

— Ничего, — заискивающе говорит жене Тищенко и опять бежит за тряпкой. «Вырастет, — подбадривает он себя по дороге, — будет другом. На охоте ведь без пойнтера — как без рук. Да и дома, может, сдружится с Машенькой…»