Николай Чергинец - Служба - дни и ночи (сборник)

— Вы не знаете, где хозяйка из тридцать восьмой квартиры? Это моя родственница. Прихожу уже четвертый раз, а ее все нет. Я уже волноваться начала.

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Татьяна Николаевна ездила в деревню, а когда возвратилась, Анна Андреевна — вы же, видимо, знаете ее — просит: «Сестрица, поживи недельки две в нашей квартире. Всей семьей на Нарочь отправляемся».

— А почему Татьяна Николаевна должна жить у них эти две недели?

— Так у них же целый зверинец: собака, кот, попугай, две канарейки. За ними уход да уход нужен. Вот Татьяна Николаевна и пошла к ним, а мне адрес оставила. Вам-то он, наверное, не нужен, раз вы родственница?

— Да-да, конечно, — поспешно ответила Толстая, но вдруг спохватилась: — Ой, простите! О какой тете Анне вы говорите? У нас их три.

— Я говорю о той, которая на бульваре Шевченко живет. Вот — посмотрите, я плохо вижу — здесь написано.

Женщина протянула Толстой бумажку.

— А-а, эта тетя Аня! Как же, как же — хорошо знаю. Ну, спасибо, извините, до свидания!

Толстая вышла из подъезда и повернула за угол дома. Там ее ждали Рыжов и Сашко. Оба внимательно выслушали сообщение о Татьяне Николаевне.

— Что делать будем? — спросил Рыжов.

— Придется ждать, пока эта старая карга домой прикостыляет, — сказал Сашко.

Только к вечеру Тростник смог установить хозяина «Волги». Им оказался инженер Байдачный. Байдачный был приглашен в отдел. Каменев, убедившись, что перед ним именно тот человек, которого искали сотрудники милиции, спросил:

— Скажите, не собираетесь ли вы на свадьбу?

Байдачный удивленно взглянул на Каменева.

— Да, вместе с женой, дочерью и двумя ее друзьями готовимся поехать в деревню. Племянница замуж выходит.

— А что за друзья дочери?

— Хорошие ребята. Пусть молодежь повеселится.

Байдачный вызывал доверие. Каменев завел с ним деловой разговор, предупредив, что об этом никто не должен знать. Байдачный обещал молчать и ушел.

Каменев, круто отчитав Судниковского, позвонил Ветрову и Тростнику:

— Зайдите оба ко мне.

В коридоре они столкнулись с капитаном, пунцовые щеки, взъерошенный вид которого говорили сами за себя. Судниковский обиженно проворчал:

— Где это видано, чтобы из-за какой-то старухи шум поднимать! Нет у него жалости к сотрудникам. Не хочет меня понимать шеф. Ох как не хочет!

— Ошибаешься, капитан. Не то слово — не хочет. Не может он понять тебя, — прервал его Тростник. — Я тоже не могу. И он, — кивнул головой в сторону Ветрова, — и он не может.

— Мало тебе всыпали, — поддержал Ветров Тростника. — Уходил бы из милиции. Случайный ты здесь человек. Угробил дело, а еще возмущаешься. Тебя за одно это надо гнать грязной метлой из уголовного розыска.

— Бросьте учить! Лучше вас знаю, как работать. Кстати, не забывайте, что я старше вас по званию, — взорвался Судниковский.

Когда Ветров и Тростник вошли в кабинет Каменева, тот угрюмо смотрел в окно.

— Ничего, Ануфрий Адамович, поправим дело.

— Я и не сомневаюсь. Но стыд-то, стыд какой? Расскажи людям — не поверят. Ну, ладно, — махнул рукой Каменев. — К черту этого Судниковского. Перейдем к главному. Ты, Игорь Николаевич, езжай к потерпевшей, выясни подробнее, как все случилось. Я уверен, тут поработала компания Рыжова. Допроси старушку, предъяви ей фото Рыжова, Толстой и Сашко на опознание. Интересно, как они нашли ее? А затем вместе с Мазуриным займитесь этой группой. Думаю, что вам надо встретиться с дедом Леонтием. Ты, Володя, занимайся квартирой Байдачного. Как бы мы и там не опоздали.

Вскоре оперативники покинули кабинет и тут же разошлись.

Ветров направился к дому, где проживали Софья Плетень и злосчастная хранительница ее ценностей. «Да, не сунься сюда Судниковский, — думал лейтенант, — все было бы хорошо. Хотя он и прозевал приезд старушки, ситуация складывалась вполне удовлетворительно: не повидавшись с Плетень, она перебралась к своим родственникам».

Ветров вошел в подъезд и нажал кнопку тридцать восьмой квартиры. Тишина. Позвонил еще раз. За дверями послышались шаги. Женский голос спросил:

— Кто там?

— Милиция, откройте, пожалуйста!

Ветров услышал, как звякнула цепочка, затем один за другим щелкнули замки, и дверь открылась. У порога стояла хозяйка. Ей было на вид лет шестьдесят — шестьдесят пять. Глаза ее смотрели тревожно, настороженно. Лейтенант предъявил удостоверение:

— Инспектор уголовного розыска Ветров. Я по вашему телефонному звонку.

— Да, да, входите, пожалуйста.

Хозяйка, впустив Ветрова в прихожую, неожиданно расплакалась, громко запричитала:

— Обворовали. Все забрали. Ничегошеньки не оставили. И мое забрали, и чужое. Антихристы, жулики, а не художники.

— Успокойтесь, пожалуйста. Давайте поговорим спокойно. Начнем с того, как вы оказались у своих родственников.

Хозяйка несколько успокоилась, начала рассказывать:

— Через час после моего приезда из деревни ко мне пришла двоюродная сестра Аня. Она с мужем уезжала на две недели в отпуск, а дома оставались их собака, кошка, певчие птички и попугай — они очень любят животных. Вот сестра и говорит: «Таня, ты ведь живешь одна, и ничего с тобой не случится, если переберешься недельки на две в нашу квартиру, за животными присмотришь, цветы польешь». У них очень много цветов. Я и согласилась. Перешла к ним, стала хозяйничать. И вот надо же такому случиться! Однажды днем слышу звонок. Открываю. Смотрю: стоят двое молодых симпатичных мужчин и женщина с ними. Входят и говорят, что они художники-абструкталисты, абструкциалисты...

— Абстракционисты, — подсказал Ветров.

— Да, да, верно! Абстракционисты! — вспомнила хозяйка и продолжала: — Пришли, говорят, чтобы нарисовать портрет домохозяйки. А я, дура, поверила, совершенно не подумала, почему именно меня надо рисовать, как мой адрес нашли. Посадили меня на кухне у плиты, дали в руки черпак и крышку от кастрюли и говорят: «Сиди, бабуся, и не шевелись, позируй». Я, разумеется, сижу. Один из них взял фанерку, положил на нее лист бумаги и давай рисовать, а второй все приговаривает: «Сиди ровненько, бабуся, не шевелись, смотри веселее, твой портрет на выставку пойдет, вся страна любоваться будет!» Сижу я и не вижу, что женщина вышла из кухни и давай там в комнате вещи делить: лучшее себе, худшее хозяевам. В шкафу, между бельем, триста пятьдесят рублей нашла, в серванте, в хрустальном бокале, лежали два золотых кольца и кулон — тоже забрала. И только теперь я поняла, дура старая, что искала она ключи от моей квартиры, потому что аж карманы в плаще вывернула, а потом входит на кухню и говорит: «Бабушка, у вас сумка есть?» — «Есть», — отвечаю. «Где она, я подам. Надо ее рядом с вами на табурет поставить, чтобы было композиторно»... или как там... я уже забыла.