Юрий Рытхэу - Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

Вэкэт откопал нарту, Полозья катились легко, хоть передняя часть и опустилась, словно голова у крепко выпившего человека.

Потом Вэкэт пошел к собакам. Первый снежный бугорок он попытался раскопать ногой, но снег так затвердел, что без помощи оловянной тарелки не обойтись. Вот показалась припорошенная снегом шерсть, и тарелка звякнула об окаменевшее тело.

Вэкэт отпрянул и бросился к другой ямке. Он торопился и, сделав отверстие в снежном бугре, сунул туда руку и снова, как и в первый раз, наткнулся на окоченевший труп.

Пока Вэкэт откапывал собачьи трупы, посветлело. Снег летел полосами, и видимость была настолько хорошей, что порой можно было разглядеть плато.

Из двенадцати собак лишь пять оказались живы, Четырех собак Вэкэту удалось поднять и вывести из снежных ямок. Он притащил их в палатку и разделил между ними вываренные куски лахтачьего ремня.

Вэкэт торопился. Может быть, это лишь временное затишье, которое может снова смениться пургой.

Вэкэт запряг собак и оглядел лагерь. Вернулся в палатку и вытащил спальный мешок. Погрузил и примус с остатками бензина, чайник. Из снега торчала обложка книги Стефансона. Книга была библиотечная. Вэкэт выдернул ее из-под снега и сунул в спальный мешок. Он решил не брать палатку. Лагерь разбивать больше не придется: или он дойдет, или…

Кое-как перевязав груз, Вэкэт тронул за баран [18]нарту и крикнул на собак. Он не надеялся, что они пойдут. Но собаки пошли.

Ветер дул в спину. Он гнал легкие, словно из одной шкуры, тела собак, а те, в свою очередь, тянули облегченную нарту, за которую держался каюр.

Медленно двигалась укороченная упряжка в глубь тундры Академии, направляясь на плато, откуда уже недалеко до полярной станции.

В низкой поземке быстро скрылись палатка и темные пятна раскопанных Вэкэтом собачьих могил.

С каждым шагом наливались усталостью ноги, но Вэкэт знал, что, если он остановится, он уже не сможет больше двинуться.

Ветер помогал путнику. Если бы не ветер, Вэкэт давно остановился и упал бы в снег.

Он боялся смотреть вперед: плато не приближалось. Единственным свидетельством продвижения было то, что палатка исчезала из глаз.

Наступал день. За низкой пургой, скрывшей горизонт, угадывался восход солнца. Вокруг посветлело, и уходящий назад нартовый след был хорошо виден. Его заметало снегом на глазах, и это тоже было свидетельством того, что он медленно движется: ведь пурга уже не так сильна, и ветер несет совсем немного снегу.

Вэкэт несколько раз падал. Но упорно поднимался, хватался за баран и шел дальше, с трудом передвигая ноги.

Собаки тоже порой ложились в снег, но Вэкэт поднимал их, встряхивая за шиворот, и даже пинал ногами. Собаки жалобно скулили, но вставали и шли дальше.

Силы быстро убывали, словно в теле Вэкэта открылось какое-то невидимое отверстие, через которое ветер выдувал тепло и остаток сил.

Вэкэт снова упал. На этот раз, как ни старался, он не смог подняться на ноги. Собрав последние силы, Вэкэт вполз на нарту и улегся ничком на спальный мешок. Горячее дыхание растопило снег у его рта, и он лизнул влажный матерчатый верх.

Собаки улеглись, свернувшись клубком. Они мелко дрожали от холода и голода.

Только не закрывать глаза… Это будет конец. Надо отдышаться, спокойно набрать силы и идти. Только не закрывать глаза! Надо смотреть на собак, на поникший передок нарты, на горизонт, угадывающийся за летящим снегом. На снег смотреть трудно и неинтересно — сплошное белое поле, никакого разнообразия… Но что это? Сердце у Вэкэта забилось сильнее. Что-то необычное, странное на однообразном снежном поле. А вдруг что-нибудь съестное? Ведь послала же судьба банку сгущенного молока, когда уже не оставалось никаких надежд… Вэкэт сначала сел на нарту, потом встал на подгибающиеся ноги и направился к странному предмету, торчащему из снега. Предмет оказался всего лишь в двух шагах от нарты. Это был чудом залетевший обрывок газеты. Кто-то за тысячи километров прочитал газету и выбросил. Газетный лист преодолел снежные заносы, торосы, разводья, горные хребты и оказался на арктическом острове… Вэкэт протянул руку и взял бумажный лоскуток. На нем был только заголовок — «Пожар в английском посольстве».

Вэкэт побрел к нарте, улегся на спальный мешок и снова прочитал, произнося вслух: «Пожар в английском посольстве». Не надо закрывать глаза! Но искушение слишком велико. Вэкэт смежил веки и тотчас увидел этот старинный особняк в глубине парка, две милицейские будки, пустой флагшток. И тут же повернулся спиной к английскому посольству. Пусть оно горит. Ведь он пришел на эту набережную, чтобы стать на то место, где стояла Агнес и смотрела на Кремль. На красную стену и сияющие золотые купола соборов… Какая красота! А сзади шумит и трещит в огне английское посольство. Олений топот на набережной… Откуда стадо в центре Москвы?.. Горит английское посольство…

Вездеход остановился у нарты.

Люди кинулись к неподвижно лежащему человеку. Один из них обрадованно крикнул:

— Жив!

Вэкэт поднял веки и увидел низко над собой глаза Ивана Яковлевича. Значит, он тоже пришел на набережную. Вэкэт, как ему показалось, крикнул: «Пожар! Горит особняк посольства!»

— Что ты говоришь, Рома? — Иван Яковлевич почти приложил ухо ко рту Вэкэта. — Говори громче.

Но треск был так силен, что перекричать его было невозможно. Тогда Вэкэт поднял руку и подал Ивану Яковлевичу клочок газеты. Окулов взял и прочитал: «Пожар в английском посольстве».

— Гони на станцию! — крикнул Иван Яковлевич водителю. — Выжми из этого драндулета все возможное!

Водитель сел за рычаги.

Плато заметно приближалось. Через час вездеход вскарабкался на плоскую возвышенность. Здесь пурги уже не было. Далеко впереди, на южном берегу острова, из утонувших в снегу домиков тянулись столбики дыма.

Вертолет летел над кромкой берега, угадывающейся по гряде битого льда, наползшей на галечную косу серыми, голубыми, зелеными ледяными обломками, припорошенными снегом. Тень неслась по торосам и ропакам, по ровной глади нетронутого снега, неправдоподобно белого и непривычного для глаз городского человека.

Пристроившись в тесной кабине между двумя пилотами, Тутриль не отрывал взгляда от этой белой до боли в глазах пустыни.

Пилот искоса поглядывал на пассажира и примечал, что этот человек, которого так уважительно и сердечно встретили в районном центре, внешне и впрямь заметно отличается от своих земляков. Одет в добротную, хорошо выделанную дубленку, на голове из того же материала шапочка пирожком, а на лице — большие очки.

Иван Тутриль, научный сотрудник Ленинградского института языкознания, кандидат наук, летел к себе на родину, где не был уже много лет.