Юрий Рытхэу - Избранное. Том 1. Сон в начале тумана

Солнечные лучи отражались от припая, от отдельных плавающих льдин. Те, кто сохранил защитные очки, надели их, а Нотавье достал узкую ременную полоску с горизонтальным разрезом и приладил на лице, заставив улыбнуться Джона: бывший оленевод стал похож на участника маскарада.

Стоял безветренный день, и все байдары пристегнули буксиром к передней, на которой стоял мотор. С мотором движение все-таки было намного быстрее, чем на веслах, и поэтому караван энмынцев прибыл в Уэлен, не заходя в Инчоун.

В Уэлене еще держался узкой полоской припай, но уже непрочный, готовый оторваться даже при дуновении слабого южного ветра.

Гэмалькот встретил гостей почтительно и отвел им полог, в котором раньше останавливался Роберт Карпентер. За чаем Орво сразу приступил к расспросам. Гэмалькот отвечал односложно, казалось, он был недоволен проявлением интереса к новой власти.

— Да, это верно, начали наши дети постигать грамоту… Большевики чесотку лечить пытаются…

После чаепития гости отправились поглядеть селение.

Над деревянным зданием школы трепетал красный флаг. Орво и Джон заглянули в лавку. Под опустевшими полками сидел Гэмауге и скоблил мездру песцовой шкурки.

— Где торговец? — спросил Орво.

— Я и есть торговец, — ответил Гэмауге, не прекращая работы.

— Чем же ты торгуешь? — с улыбкой спросил Орво, разглядывая пустые полки.

— Пока ничем, — спокойно ответил Гэмауге. — Но если у вас что-то есть для продажи, могу принять и записать в книгу.

На прилавке лежала толстая амбарная книга. Джон полюбопытствовал и заглянул, а Гэмауге объяснил:

— Вы отдаете мне пушнину, а я записываю в книгу. Осенью, когда корабль привезет товары, я оплачу все, что будет записано.

— А Поппи делал наоборот, — напомнил Орво. — Он давал товар вперед, а потом, когда была добыча, тогда и брал шкурки.

— Поппи все делал наоборот, — согласился Гэмауге. — Все, кто уехал с нашего берега, спасаясь от новой власти, взяли свои семьи, а Поппи бросил всех, даже новорожденного сына.

Все записи были сделаны пиктографическим письмом, которое, видимо, изобрел сам Гэмауге. Каждый сдатчик пушнины имел свой особый символ, отличный от всех остальных. Против каждого символа были нарисованы шкурки или с удивительной наглядностью изображены песцы, лисицы, росомахи и белые медведи. Кроме того, были еще какие-то значки, понятные одному пишущему.

— Кто-нибудь учил тебя? — спросил Джон.

— Сам учился, — с гордостью отеетил Гэмауге. — А с осени пойду в школу учиться настоящей грамоте.

— Многие думают, что грамота вредна нашему народу, — заметил Орво.

— Пусть думают, — ответил Гэмауге, продолжая скрести шкурку. — А мне без грамоты никак нельзя. Торговать трудно.

— Однако без товаров торговать еще труднее, — заметил Джон.

— Товары будут, — уверенно ответил Гэмауге, — может быть, они уже плывут сюда на большом пароходе.

— А пока власть бедных, — проговорил Орво, окидывая пустые полки.

— Да, власть бедных, — оживился наконец Гэмауге и отложил шкурку. — В нашем селении организовали товарищество по совместной охоте. Все теперь будут вместе охотиться.

— А раньше разве врозь охотились? — спросил Орво.

— Тоже вместе, но не так, — туманно ответил новый торговец. — Нынче все не так, как было раньше. Кто не работает, тот не ест.

— А если у человека имеется и еда и он не желает работать, что же — не есть ему? — ввязался в спор Джон.

— Ко-о, [43] Ко-о — подумаем. — уклончиво ответил Гэмауге.

Орво и Джон пошли дальше. Возле деревянного здания с флагом они в нерешительности остановились, но тут на крыльцо вышел Тэгрынкеу и позвал:

— Заходите, заходите! Чего топчетесь?

В комнате, где сидел Тэгрынкеу, было все так, как рассказывал Ильмоч. Только на рукаве Тэгрынкеу не носил больше красной повязки. Кроме Тэгрынкеу, в комнате находилось еще двое русских, которые сразу же с нескрываемым любопытством уставились на Джона Макленнана.

— Наши большевики — Алексей Бычков и Антон Кравченко. У нас и третий есть, но он в отъезде. Антон — учитель.

Оба русских были примерно того возраста, как Джок десять лет назад. Они пытались говорить на смешанном русско-чукотском языке, но, кроме привыкшего к этому Тэгрынкеу, никто их не понимал.

— Может, кто-нибудь знает английский? — спросил Джон.

— Я немного говорю, — отозвался Антон Кравченко.

— Вы учились английскому? — спросил Джон. — Где?

— Я учился в Петербургском университете, — ответил Кравченко. — Изучал этнографию полярных народов.

— И вы действительно большевик? — с интересом спросил Джон.

— Да, — твердо ответил Кравченко.

Джон почувствовал некоторое разочарование. Представитель легендарной революционной партии, свергнувшей в России власть самодержавия, а потом и правительство буржуазной республики, по мнению Джона Макленнана, совершенно не походил на революционера. Таких ребят полным-полно в Торонтском университете. Бычков же похож на обыкновенного молодого рабочего. Может быть, все дело было в том, что они и впрямь самые обычные ребята? Ведь вся причина огромного влияния Тэгрынкеу на земляков была в том, что он был таким, как все.

— Но мне не удалось закончить курса, — пояснил Кравченко.

— Вы намереваетесь возвратиться в университет? — вежливо спросил Джон.

— Разумеется, — сразу ответил Кравченко. — Коммунисту, как никому другому, нужны знания.

— И вы думаете, что знания, получаемые вами в университете, пригодятся вам здесь? — спросил Джон.

— Еще как! — воскликнул Кравченко. — Я уже сейчас ощущаю их недостаток. А ведь пока мы организовали всего два Совета.

— Ну, разве только в таком смысле, — заметил Джон. — Надеюсь, что ваши знания будут служить улучшению жизни моих земляков.

Разговаривая с Джоном, Антон Кравченко все время чувствовал какую-то невидимую преграду, мешающую обыкновенному человеческому разговору. Может быть, виной этому облик самого Джона Макленнана, одетого в плащ из моржовых кишок, в торбаса и… разговаривающего на прекрасном английском языке.

Кравченко заговорил медленно, подбирая слова:

— Я много слышал о вас и каждый раз очень разное. Роберт Карпенгер, которого мы выслали из-за его контрреволюционной агитации, предупреждал, что уж если кого высылать, так это вас. Однако здешние люди в один голос хвалят вас и утверждают, что, кроме пользы, от вашего пребывания среди них они ничего от вас не видели… Так где же правда?

— А это уж вам решать, — уклончиво ответил Джон. — Смотря что считать правдой и кого слушать.

— Наверное, довольно разговаривать, — вмешался Орво, который отлично чувствовал, какая огромная опасность таится в этом на первый взгляд дружелюбном разговоре. Из их разговора он понимал столько же, сколько и Тэгрынкеу, но он хорошо знал игру глаз своего друга Джона Макленнана. Орво отлично знал, что Джон не одобряет поведения новых пришельцев, он против того, чтобы большевики входили в жизнь чукотского народа. Конечно, с точки зрения извечного соперничества белых людей и не стоило бы Орво вмешиваться в разговор, но сердцем он почувствовал, что пора…