Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

— А какие брать?

— Какие поновее. Прошлый раз Нюрка полчемодана привезла.

— Ладно, — согласился Тихомиров и, приставив лестницу, полез на чердак.

Писатель приехал в полдень. Из вещей с ним был полупортфель-получемодан; такие сейчас выпускают — для чемодана маловат, для портфеля великоват. Он поздоровался с Тихомировым, а Полине поцеловал руку. Полина так смутилась от этого, что тут же спрятала руку под передник.

Парторг Буянов заранее приготовился к визиту писателя. На столе лежали кипы амбарных книг и папок.

— Мы вам под готовили документацию, — пояснил Буянов, — чтобы вы могли проследить динамику роста хозяйства.

Писатель прикинул на вес амбарные книги.

— Не беспокойтесь, — заверил его Буянов, — мы всё это перевяжем в два пакета, чтобы руки не оттягивало. — Буянов достал моток верёвки, и они с Тихомировым быстро и ловко соорудили два внушительных пакета.

— Теперь мы готовы ответить на ваши вопросы, — сказал Буянов.

— Вопросов нет, — сказал писатель. — Поживу, познакомлюсь. Вопросы будут потом. С вашего позволения, я забираю всё это на квартиру.

— Забирайте, — сказал Буянов. — Тихомиров останется. У нас сейчас самая горячая пора — сев. Кое-какие проблемы надо обсудить.

Писатель забрал пакеты, а Тихомиров и Буянов остались вдвоём.

— Да, — сказал Буянов. — Несолидный всё-таки писатель.

— Как понять?

— Ботинки его видел? По пятнадцать рублей, Мой младший в восьмом классе, а такие отказывается носить. Не модно! А пиджачок? Двадцать семь рублей. Витебская швейная фабрика.

— Встречают по одёжке, — возразил Тихомиров, — провожают по уму.

— Не знаю, как мы его будем провожать, но ничего, кроме неприятностей, от него нам не будет, попомни моё слово.

— У тебя какие-то факты есть? — насторожился Тихомиров.

— Нет у меня фактов, — вздохнул Буянов, — но я знаю одно: если человек носит ботинки по пятнадцать рублей, это опасный человек, потому что ему плевать, что о нём подумают люди.

Вечером писатель и Тихомиров шли по деревне. Информация по деревне распространяется мгновенно, поэтому писателя рассматривали особенно пристально. Особого впечатления он не произвёл. На нём был серый, по-видимому, много раз стиранный плащ и простецкая кепка. Деревенские парии были одеты несравнимо лучше: почти на каждом была импортная куртка со множеством пряжек и «молний».

Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперёд, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.

За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.

— Выходи, Иван, — попросил его Тихомиров.

— Не хочу, — сказал Пехов. — Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. — Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:

и начал медленно оседать в грязь.

Тут писатель бросился в лужу, в три прыжка добрался до Пехова.

— Пойдём!

— Куда? — спросил Пехов.

— Домой, — сказал писатель.

— Домой не пойду, — ответил Пехов.

— Тогда поедем в райцентр, — предложил писатель.

— Зачем? — спросил Пехов.

— Пива попьём, — ответил писатель.

— Хорошее предложение, — согласился Пехов. — Поедем.

Они вышли из лужи, залепленные грязью. Кто-то засмеялся, но тут же притих.

— Забирай его домой, — сказал Тихомиров жене Пехова.

— Не нужен он мне. Не нужен! — взвилась она.

— Ты же требовала, чтобы он вернулся, — тихо сказал Тихомиров. — Или ты уже этого не хочешь?

Жена Пехова всхлипнула, молча взяла мужа за руку и повела к дому.

Писатель сидел, закутавшись в одеяло, Полина застирывала ему брюки.

— Зря вы в лужу полезли, — говорила Полина. — Неделю назад он на крышу дома взобрался, едва сняли. Говорят, его модистка приворожила, зелье подмешала, он и чокнулся. А её, знаете, как ещё в деревне зовут? Мина!

— Почему мина? — удивился писатель.

— А потому что неизвестно, кто на неё наступит и где она взорвётся. Она же семью разбивает. Против неё всю общественность надо поднимать.

— Ну что ты такое говоришь? — укоризненно сказал Тихомиров. — Разве такие дела общественностью можно решать? Жена Пехова уже один раз подняла общественность. Что из этого получилось, сама видишь. У Пехова с модисткой любовь.

— У Пехова с ней любовь! А у тебя что с ней? — в упор спросила Полина. — Ты скажи при свидетеле: почему ты её защищаешь?

— Потому что это несправедливо. Каждый человек имеет право любить, за это его нельзя обвинять.

— Люби, — отрезала Полина. — Но неженатых. Конечно, она красивая. Но те, кто не такие красивые и не такие рыжие, они что, не женщины? Вы знаете, до чего она дошла? — спросила писателя Полина. — Она голая по дому ходит.

— По крыше? — не понял писатель.

— Нет, по комнате.

— Ну, у себя дома каждый может делать то, что он считает нужным, — сказал писатель. — А за ней что, специально подсматривают?

— А чего подсматривать-то? Она занавески не закрывает.

— Не слушай её, — сказал Тихомиров. — Сплетни это всё.

— Сплетни?! — взвилась Полина. — Идите и посмотрите сами, — предложила она писателю. — Она через полчаса спать будет ложиться.

— А вы уже ходили смотреть? — спросил писатель.

— Я ещё не ходила, — сказала Полина, — но мне рассказывали. Пойдёмте, я покажу, где её дом, и вы сами убедитесь.

— Нет, — сказал писатель. — Подсматривать нехорошо.

— Никакое это не подсматривание, — сказала Полина. — Она ведь это специально. Сходите. А потом вы об этом фельетон в газету напишите.

— Ладно, — сказал писатель. — Идёмте. Только вместе, чтобы вы убедились, что это сплетни. Идёмте, Александр Михалыч.

— Нет, — сказал Тихомиров. — Это нехорошо.

— Да, вы правы, — согласился писатель.

— Испугались! — заявила Полина. — Какой же вы писатель! Жизнь изучаете, а жизни боитесь.

— Хорошо, — сказал писатель. — Пошли. В конце концов, в этом надо разобраться.

— Пошли, — оживилась Полина. — Хотите, я сбегаю к соседке. Её муж ещё с войны бинокль принёс. И вы все очень хорошо рассмотрите.

— А вот бинокля не надо, — сказал писатель.

… Огородами они вышли на окраину деревни. Дом модистки стоял у реки. Полина вывела писателя к ивняку, из которого хорошо просматривался дом модистки с освещёнными окнами. Здесь уже собралось несколько молодых парней. При появлении писателя и Полины они спрятались за кустами, и оттуда один из них сказал: