Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

— Руководящие указания старших по званию и должности надо выслушивать стоя, — сказал Дивов.

— Ну какие это указания, — отмахнулся подполковник. — Это просто добрые советы. — Что-то в выражении лица Дивова насторожило подполковника. — Или ты в советах не нуждаешься? — спросил он.

— Эти советы вы мне даете уже третий отпуск подряд, — ответил Дивов.

— А что же делать, если ты не женишься? — сказал подполковник, — Женись, тогда сам будешь давать советы.

— Не буду, — сказал Дивов. — Если их у меня не будут спрашивать.

Подполковник молча осмотрел Дивова.

— Вопросы ко мне еще есть? — спросил он.

— Вопросов нет, — ответил Дивов.

— Вы свободны, — сказал подполковник и щелкнул каблуками.

Дивов тоже щелкнул каблуками, по-строевому четко повернулся и вышел из кабинета.

Потом в аэропорту Дивов оформлял багаж.

— Доплатите за четырнадцать килограммов, — сказала ему девушка за стойкой.

Дивов заплатил, и пакет уплыл на ленте транспортера.

Потом Дивов ждал, пока оформят багаж стоящие в очереди пассажиры, рассматривал женщин. Особенно выделялись работницы аэровокзала. И узкими синими юбками, и светлыми кофточками, и некоей отрешенностью, когда они проходили по залу, зная, что их провожают взгляды десятков мужчин.

… Самолет начал выруливать на взлетную полосу, над дверью кабины зажглась надпись: «Пристегните ремни», прошла стюардесса по проходу, проверяя, все ли пристегнулись. Была она стройной, высокой и красивой. Дивов отметил у нее на правой руке обручальное кольцо. Такое же обручальное кольцо он отмстил и у своей соседки справа. Дивов закрыл глаза и то ли заснул, то ли предался размышлениям о прошедшем и предстоящем.

… Из аэропорта на железнодорожный вокзал Дивов ехал на такси, За рулем была женщина. Было жарко, и таксистка была в летнем платье, которое не скрывало ее коленок. Не выдержав, Дивов посмотрел раз и другой, но, заметив всепонимающую усмешку таксистки, отвернулся и больше не глядел в ее сторону до конца поездки.

… На вокзале Дивов звонил по телефону-автомату.

— Будьте добры Наталью Николаевну. Ей передали пакет, могу ли я его завезти?

Дивов выслушал все, что ему сообщили, записал другой номер телефона, набрал его, ему не ответили, он тяжело вздохнул и с чемоданом, сумкой и пакетом двинулся к автоматическим камерам храпения. У камер он прочитал плакат, предупреждающий, что вещи можно хранить не более трех суток, и в сомнениях присел на чемодан.

Мимо него шли люди. И в этом потоке он больше обращал внимание на женщин, чем на мужчин. Да и не обратить внимание было невозможно. Женщины шли в узковатых сафари, из которых их тела будто хотели вырваться, в обтягивающих джинсах, в предельно узких вельветовых брюках. Особенно Дивова поразила одна: в брюках из блестящей, очень тонкой материи, которые даже не подчеркивали, а предельно выявляли все линии ее бедер.

К камерам хранения подходили люди, вкладывали и вынимали из них чемоданы, хозяйственные сумки. Одна женщина даже поставила несколько бутылок молока, другая положила цветы. Дивов поразмышлял еще и решительно засунул пакет в металлическое гнездо камеры, проверил, сработала ли автоматика, и пошел к билетным кассам.

У себя дома в деревне Дивов с матерью пилил дрова. Мать устала и пилу тянула с трудом.

— Перерыв, — скомандовал Дивов, и они присели на поленницу.

Мимо прошла девушка. Стройная, в джинсовой юбке.

— Кто? — спросил Дивов.

— Библиотекарша. Да это же Катька Стругалева. Ее три года не было, культпросветучилище кончала. Очень хорошая девушка. Работящая. И по хозяйству, и сготовить. И характер золотой. Услужливая, вежливая, шьет, вяжет.

— Это уже перебор, — сказал Дивов.

— Ну а ты свой семейный вопрос думаешь решать в ближайшее время? — осторожно поинтересовалась мать.

— Надо бы, — сказал Дивов. — Даже начальство рекомендует.

— И правильно рекомендует, — подтвердила мать, — Ты ведь и командир, и воспитатель солдат, ты для них пример. А если командир не женат, значит, ходит по бабам, а какой же это пример для подчиненных?

— Никакого, — согласился Дивов.

— У тебя хоть есть девушка, которая тебе нравится? — спросила мать.

— А мне все нравятся, — признался Дивов.

— Как это все? — поразилась мать. — Такого быть не может.

— Я тоже так думаю, не может же быть такого, должна одна нравиться больше других, а такой нет.

И вдруг мать заплакала.

— Не переживай, — стал утешать се Дивов. — Образуется. Все же женятся, женюсь и я.

— Когда? — сквозь слезы спросила мать.

— А когда надо? — спросил Дивов. Могу завтра.

И тут мать заплакала навзрыд.

Дивов натянул джинсы, рубашку сафари, достал из полевой сумки лист бумаги и начал писать: «Учительницы — 37 %, библиотекари — 11 %, врачи — 10 %, медицинские сестры — 16 %, агрономы — 13 %».

Перечитав записи, Дивов подчеркнул «учительницы», «библиотекари» и «агрономы».

В комнату заглянула мать.

— Ты куда? — спросила она.

— На танцы, — ответил Дивов.

— Это правильно, — похвалила мать. — Я бы хотела обратить твое внимание на одну девушку, она с нашей фермы, стаж для поступления в институт зарабатывает.

— Давай словесный портрет, — сказал Дивов.

— Как это? — не поняла мать.

— Ну, опиши ее подробней, чтоб я ее мог узнать.

— Симпатичная, — сказала мать.

— Они все симпатичные, пока молодые, — возразил Дивов. — Подробнее. Давай основные параметры.

— Как это? — опять не поняла мать.

— Размер. Вот ты, например, носишь платье пятьдесят второго размера.

Мать задумалась.

— Сорок шестой, — наконец высчитала она.

— Рост?

Мать показала, что девушка на голову выше нее.

— Значит, метр семьдесят два, — определил Дивов. — Размер груди?

— Ну как ты так можешь о девушке! — возмутилась мать.

— А как же иначе? — возразил Дивов. — Раз есть девушка, значит, у нее есть грудь, если есть грудь, она определенного размера, а иначе как я узнаю девушку?

Мать снова задумалась.

— Раз у меня лифчик шестого размера, значит, у нее четвертого, — высчитала мать.

Дивов удовлетворенно кивнул.

— А теперь давай особые приметы. Чем она отличается от других?

— Черненькая, — сказала мать.

— Сегодня черненькая, завтра рыженькая, — возразил Дивов. — Может перекраситься, может парик надеть.

— У нас — не в городе, — возразила мать. — У нас все натуральное. Цвет свой, волос тоже свой носят. А примета у нее есть — шрамик над левой бровкой.

— А откуда шрамик? — поинтересовался Дивов. — Она что, драчливая?

— Она спокойная и деликатная. А шрамик с детства. Ей когда два годика было, она с крыльца свалилась.

— Что же ты мне, мать, чокнутых подкидываешь, — укоризненно сказал Дивов.