Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

— Без Марины?

— А почему он должен был ехать с Мариной? Он поехал с женой. Марина думала, что если она такая умная и все рассчитает, то он уйдет от жены. А у него жена тоже не дура. А потом в их организации разводы не поощряются.

— У нас тоже, — сказал Дивов.

— А я на это и рассчитываю. Вообще хорошо бы во всех организациях ввести такой порядок. Может, даже закон такой принять. Развелся, сразу понижение в должности или в звании. Если ты не можешь организовать семью, как ты можешь организовать людей?

— А как с теми, которые не руководят, а просто работают? — улыбнулся Дивов.

— Понижать зарплату.

— Да ты, оказывается, экстремистка.

— Я нормальная, — сказала Наталья. — Большинство женщин нормальные! Все хотят, чтобы была семья, чтобы в доме был хозяин и чтобы, когда трудно, можно было спрятаться за широкую мужскую спину, но таких спин почему-то не очень много. Мне вот повезло, — и Наталья прижалась к Дивову.

Дивов лежал молча.

— Вообще-то занятие тебе найдется, — наконец сказал он. — У нас в отрядах есть клубы, можно вести фотокружок.

— Перестань о фотокружках. Давай хоть немного поспим.

— Извини, — сказал Дивов, взглянув на часы. — Через полчаса нам выезжать. Так что давай вставать.

Дивов погрузил вещи в машину Он обнял старшего лейтенанта, прапорщика, отдал честь. Поднялся шлагбаум, и «газик» выехал за пределы заставы.

Дорога в горах была узкой. «Газик», натужно завывая мотором, полз вверх. И вдруг бледно вспыхнула красная ракета. Потом зеленая. Желтая.

— Прощальный фейерверк? — спросила Наталья.

Но лица шофера и Дивова были серьезны. Шофер остановил машину. И снова вспыхнули красная, зеленая и желтая ракеты. Шофер взглянул на Дивова.

— Разворачивайся, — приказал Дивов.

— Что случилось? — спросила Наталья.

— Тревога, — сказал Дивов.

— Но ты уже не начальник заставы, — сказала Наталья.

Дивов ей не ответил. «Газик» стремительно понесся вниз. Бронетранспортер с пограничниками они встретили через несколько секунд.

Дивов выскочил из машины.

— Товарищ капитан, — доложил старший лейтенант. — Со второго поста доложили, что вдоль границы идут танки и бронетранспортеры.

— Передайте в отряд, что я принял командование, — сказал Дивов радисту.

И Наталья услышала, как радист забубнил: «Резеда, резеда, командование принял капитан Дивов. Принял капитан Дивов…»

— Ты поедешь на заставу, — сказал Дивов Наталье.

— Нет, — сказала Наталья. — Я должна это снять.

— Тебе туда нельзя, — сказал Дивов.

— Я корреспондент, — заявила Наталья. — Я должна быть в гуще событий.

— В этой гуще могут стрелять, — сказал прапорщик.

— Хорошо, — сказал Дивов. — Снимешь и сразу на заставу.

— Ладно, — сказала Наталья, — там посмотрим, — и бросилась к «газику».

Пограничники занимали позиции на берегу горной реки. На другом берегу к реке подходили танки и бронетранспортеры. Наталья достала аппарат, сменила широкоугольник на телевик и сделала несколько снимков.

— Шестнадцать, — сказал Дивов радисту. — Шесть танков, десять боевых машин пехоты. Передавай.

Прапорщик вместе с солдатами устанавливали пулеметы.

— А что они хотят? — почему-то шепотом спросила Наталья у прапорщика.

— Скоро узнаем, — спокойно ответил прапорщик. — Может, у них маневры, а может, готовят провокацию.

— А если они перейдут границу? — спросили Наталья прапорщика.

— Мы их уничтожим.

— Скажите мне честно, — сказала она. — Их же так много. Сколько времени вы сможете продержаться, если они нападут?

— Около часа.

— А что будет потом?

— Потом некоторые заставы будут названы нашими именами.

Наталья взглянула на прапорщика — не шутит ли он? Прапорщик был серьезен. Пограничники окапывались, подносили диски с патронами, раскладывали рядом гранаты. Наталья перебралась ближе к Дивову.

— Делай снимки и немедленно уходи отсюда, — резко приказал он ей.

— Хорошо, хорошо, — согласилась Наталья. — Саша, неужели это война? — ужаснулась она, видя, как на том берегу вращаются башня танков, — Неужели все вдруг так и кончится? Вся наша жизнь, которая еще и не началась-то как следует…

Дивов ничего не ответил. Наталья осмотрелась. Юные, почти мальчишеские лица пограничников были сосредоточены. В них не было ни страха, ни отчаяния, было ожидание и упорство.

И Наталья начала снимать эти сосредоточенные, сразу повзрослевшие лица…

Дом стоял в двух-трех метрах от тротуара, поэтому жильцы вкопали скамейки, и на них почти всегда сидели: днем — старухи и беременные, а поздним вечером, когда старухи уходили, скамейки занимала молодежь.

Сейчас скамейки занимали старухи. И среди них сидел мужчина лет тридцати с небольшим. Выглядел он весьма странно в своей розовой модной рубашке среди темных старушечьих одежд. Старухи разглядывали проходивших мимо них людей, вели свои бесконечные разговоры, время от времени обращаясь к молодому человеку.

— Серега, я правильно говорю?

— Правильно, Евдокия Васильевна, — почтительно подтверждал Сергей Бодров.

Мимо скамейки прошел совсем юный молодой человек лет шестнадцати со свертком и кивнул Бодрову. Тот встал и пошел за ним следом.

Они поднялись на четвертый этаж. Бодров открыл дверь квартиры.

— Это я, — успокоил он выглянувшего в прихожую Бодрова-старшего.

Бодров-старший вышагивал по коридору, прислушиваясь к доносившимся фразам.

— Сколько? — спрашивал его сын.

— Полтораста.

— Переплатил. Они же из Гонконга, к тому же с плохой пропиткой.

Наконец молодой человек вышел, и тогда вошел Бодров-старший.

— Поговорим! — потребовал.

— Поговорим, — согласился Бодров-младший.

Бодров-старший окинул взглядом комнату и брезгливо скривился. Стены комнаты были оклеены яркими обложками, рекламными проспектами из журнала мод. Журналы мод и выкройки были навалены на столе, лежали стопками на полу и подоконнике. А над письменным столом был пришпилен плакат: размноженный фотографически один и тот же женский зад. На первой фотографии он был первозданно гол, на следующих обтянут колготками, брюками, юбками разной длины, цвета и формы.

Бодров-младший достал уже сметанные брюки и уселся за машинку.

— Когда все это закончится? — спросил Бодров-старший.

— Что значит все?

— Все это, — Бодров-старший обвел жестом комнату, стопы журналов мод и выкроек и напоследок ткнул в фотографию, которая его особенно раздражала.

— По-видимому, никогда, — сказал Бодров-младший и включил швейную машинку.

— Перестань! — выкрикнул Бодров-старшнй. — Неужели ты не понимаешь? Так дальше нельзя!

— Почему? — спросил Бодров-младший.