Валентин Черных - Москва слезам не верит: сборник

— Здравствуй. — Перед столиком Бодрова стояла Марина. — Зачем вызвал? Между нами ведь все копчено, мы с тобой больше не знакомы, И не нужно нам видеть друг друга.

— В нашем не таком уж большом городе это невозможно, — сказал Бодров. — К тому же мы с тобой работаем на одной фабрике.

— Но ведь ты меня не простил.

— Нет, — ответил Бодров. — Не простил.

— Как же дальше будет?

— Не знаю.

— А что мне сейчас-то делать? — спросила Марина.

— Для начала давай сядем. Я закажу тебе что-нибудь повкусней. А там будет видно.

Людмила Сергеевна Лыхина шла по коридорам управленческого корпуса. При се приближении стихали разговоры на площадках и у кабинетов. Уж очень она была значительна в парадном светлом костюме с орденами, А орденов было много.

Она прошла в свой кабинет, села за стол и включила подсветку у стенда со знаменами, полученными фабрикой.

Такой ее и застал Бодров, Поздоровался. Лыхина вежливо ответила.

— Поступила первая партия материала с кировского комбината, — сказал Бодров. Можно создавать экспериментальную группу.

Лыхина кивнула, рассматривая Бодром. Молчала. Бодров, не дождавшись ответа, вышел из кабинета. Лыхина нажала кнопку вызова. Вошла секретарша.

— Закажи Совет Министров, — сказала Лыхина. — Виктора Семеновича. И выпиши командировку.

— Всё-таки поедете? — спросила секретарша.

Лыхина кивнула. И было во всем ее облике столько непримиримости, решительности, что секретарша почему-то пошла на цыпочках к двери, хотя ее шаги и так были не слышны на ковровой дорожке, которая пересекала весь кабинет.

Бодров сидел в кабинете фабкома. Вошла Марина, поздоровалась, села:

— Вызывали?

— Тебе придется перейти в экспериментальный цех, — сказал Бодров.

— Хорошо, — сказала Марина. — Когда?

— А почему ты не возмущаешься? — удивился Бодров. — Не спросишь хота бы, почему в экспериментальный?

— Я раньше все хотела на своем настоять, но с тобой этого не получается. Все равно выходит, как ты хочешь. Я и решила теперь: как осажена, так и будет.

— А если я тебе скажу: стойку на голове сделай?

— Сейчас? — спросила Марина.

— Сейчас, — подтвердил Бодров.

Марина молча поднялась, осмотрелась, выбрала место на ковровой дорожке и сделала стойку, при этом платье задралось, продемонстрировав ее ноги во всю длину.

В комнату кто-то заглянул, но, увидев такое, поспешно закрыл дверь.

— Спасибо, — сказал Бодров. — Садись, и я расскажу, почему тебе надо перейти в экспериментальный.

— А я и так знаю, — спокойно ответила Марина, сев и поправив платье. — На ярмарке плащевку закупили. А ты видел, что я из такой костюмы шью.

— Ну и информации, — удивился Бодров. — Вчера же только на парткоме решили.

— Это еще что, — пояснила Марина, — Когда решили, все просто. У нас на фабрике даже если еще и не решили, все равно знают, какое решение будет принято.

— А в каком цехе у литейщиков станок… Ну, этот, на котором пуговицы штампуют? — спросил Бодров, — Я хочу договориться с их директором, чтобы они нам изготовили партию.

— В пятом, — сказала Марина.

Бодров сидел в кабинете директора завода литейных машин.

— Нет, — сказал директор.

— Почему? — спросил Бодров.

— Это противозаконно.

— Было противозаконно, — возразил Бодров. — А мы узаконим. Зачем что-то придумывать, если это уже придумано? — Бодров собрал в ладонь рассыпанные по директорскому столу пуговицы. — Это же из отходов, а вы план по ширпотребу не выполняете. Всем ведь выгодно.

— Нет, — сказал директор и вновь повертел в руках пуговицы. — Черти! Не отличишь от фирменных.

— Хорошо сделаны, — согласился Бодров, — А теперь мы будем на этом станке штамповать знак своей фирмы.

— Пошли, — сказал директор. — Это может быть только в пятом цехе.

… Директор и Бодров шли по цеху. К ним бросился было один из мастеров, но директор жестом остановил его.

Директор, по-видимому, хорошо знал цех. Он затянул в один закоулок, в другой, в одном месте отодвинул ящики, в другом сдернул брезент, и перед ним открылся крохотный полуавтомат.

— Так, так! — директор осмотрел и хмыкнул. — А неплохо продумали. Кулибины!

К ним подошел начальник цеха.

— Николай Николаевич….. — начал он.

— Уничтожить, — приказал директор. — Немедленно. Виновных наказать. Лишить месячных в квартальных премий и тринадцатой зарплаты. Уничтожить немедленно и забыть. И вы забудете, Сергей Васильевич. Не было всего этого. — И директор зашагал прочь.

— Разбить, — приказал начальник цеха мастеру и бросился за директором.

— Тащи кувалду, — сказал мастер рабочему.

Тот принес кувалду.

— Не надо, — попросил Бодров. — Час вы можете подождать? Я за час все улажу.

— Я бы дал, — сказал рабочий. — Но ведь приказано… — Он с сожалением оглядел полуавтомат. — Хорошую штуку придумали. — Поднял кувалду, еще секунду поколебался и опустил кувалду на полуавтомат. Станок рассыпался.

Бодров и Федяева беседовали в парткоме.

— Вот такие пироги, — грустно сказал Бодров. — Пуговиц не будет.

— Ну почему же, — возразила Федяева. — Станка нет, но ведь остались люди, которые этот станок придумали. Вот что, — сказала она. — Поехали в горком партии. И будем это решать на уровне первого секретаря.

… Машина с Федяевой и Бодровым подкатила к зданию горкома партии. Федяева стремительно начала подниматься по лестнице. Бодров едва за ней поспевал.

Первый секретарь горкома партии — мужчина средних лет в строгом сером костюме и при галстуке — с интересом рассматривал пуговицы, принесенные Бодровым и Федяевой.

— Это противозаконно — делать из государственных материалов, на государственном оборудовании левую продукцию. За такое противозаконие судят, — вполне определенно заявил секретарь.

— Так давайте дело узаконим, — сказала Федяева. — Молодежь хочет иметь такие пуговицы, пусть их выпускает государство. И все довольны.

— А что, от пуговицы так много зависит? — удивился секретарь и посмотрел на пуговицы своего пиджака. — Я, например, никогда не обращаю внимания на пуговицы, лишь бы были пришиты и застегивались. Это же пустяк.

— Исследования показали, что почти пятьдесят процентов покупателей берут вещь именно из-за интересной отделки. Этот так называемый пустяк оборачивается для страны миллионными убытками, — горячо говорила Федяева. — Выросло повое поколение. Хотим мы этого или не хотим, но мы должны с этим считаться. Раньше носили, что есть, сегодня хотят носить, что хочется.

— Например, пестренькие бумазейные костюмы, о которых фельетонисты уже устали писать, а вы их собираетесь снова шить, вставил секретарь.

— Да, собираемся, — согласился Бодров. Потому что и этого хотят люди. Целая прослойка населения к ним привыкла. Да, это старомодно. Но вот что удивительно. Мы не шьем ни старомодного, ни остромодного, Мы шьем черт знает что, что-то среднее, на какого-то среднего человека. А нет ведь среднего человека!